ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Кто знал, что они все-таки напечатают этот проклятый очерк. Черт его дернул рассказать им всю подноготную. К тому же у Хэ Цзябиня на заводе есть коллеги, знакомые. Ведь завод-то подчиняется министерству.
А что в результате? Ничего хорошего. Ответственность пала не только на авторов, но и на Чэнь Юнмина.
Когда к Тянь Шоучэну пришли Фэн Сяосянь и Сун Кэ и напрямик спросили, не является ли этот очерк камнем в их огород, Тянь запальчиво ответил:
— Я вообще не понимаю, как его напечатали! Ведь решение о публикации не проходило через партком министерства.
Фэна и Суна больше всего разозлило то место в очерке, где говорилось, что среди заводских лидеров были и такие, которые не боролись с трудностями, возникшими в период правления «банды четырех», а предпочитали отсидеться в стороне. Среди них один из руководящих сотрудников министерства, который не справился с работой на заводе, но тем не менее спокойно вернулся в министерство и даже стал членом парткома. Тем, кто знал всю эту историю, было яснее ясного, что речь идет о Сун Кэ.
Ну что нагородили эти писаки! Известно ведь, что рука ногу не переборет. В свое время даже Политбюро не могло справиться с «бандой четырех». Что ж, требовать от директора заводика, чтобы он спасал все человечество?
Восхвалять Чэнь Юнмина, заявлять, что он прав,— не слишком ли? А этот Хэ Цзябинь еще получает зарплату в министерстве, кормится из рук Фэн Сяосяня, но о последствиях не подумал, наивный дурачок. Поистине интеллигенты — совершенно непредсказуемая публика. Хотя, с другой стороны, очерк вовсе не директивный документ. Даже директиву не обязательно выполнять, согласуясь с каждой буквой. Насчет Хэ Цзябиля министр был более или менее
спокоен. Маленький человек, разве может он поднять большую волну? Его, Тянь Шоучэна, это, скорее всего, не коснется, но вот Фэн Сяосянь и Сун Кэ так легко не отделаются. Конечно, критика и самокритика — это старые и добрые традиции нашей партии, но со временем, если человек поднимается на все более высокие посты, поймать его труднее, чем тигра за хвост.
Референт Линь Шаотун сказал министру:
— Говорят, Сун Кэ уже послал человека для проверки личного дела Хэ Цзябиня.— На слове «человек» он сделал особое ударение, напомнив тем самым начальнику, что жена Сун Кэ работает в отделе кадров.
Тянь Шоучэн неодобрительно произнес:
— Да, что-то старина Сун слишком откровенно обделывает это дело; разболтают — лишние хлопоты будут. Сейчас люди очень ревниво следят за стилем проверки архивов и документов. А товарищ Хэ Цзябинь — очень дельный специалист!
— Еще я слышал,— сказал Линь Шаотун,— что нашего Чжэн Цзыюня видели с этой журналисткой в парке Цзиншань, они там вместе гуляли.
Тянь Шоучэн тотчас опустил глаза, как будто услышал нечто такое, о чем предпочел бы не слышать.
— Ну и что из этого? Не в постели же их видели.
Он слишком давно и хорошо знал Чжэн Цзыюня,
чтобы поверить, что тот способен на такое, но как это было бы кстати! Лучшего повода, чтобы опорочить человека, не бывает. Иногда он думал, что самыми великими мыслителями в истории Китая были Конфуций и Лаоцзы. Феодальное сознание, основы которого они заложили еще две тысячи лет тому назад, пронизало все эпохи, передавалось из поколения в поколение и угнездилось в головах многих современных людей. Но Тянь Шоучэн был человеком дела и факта, он не любил делить шкуру неубитого медведя и сказал референту:
— Значит, так. Раз у Сун Кэ и других товарищей есть иное мнение, тебе не мешает разузнать, как в министерстве реагируют на этот очерк. Придет время, и мы все обсудим на парткоме.
Он не уточнил, что конкретно имеет в виду, да это и не нужно было уточнять, потому что Линь Шаотун и сам все прекрасно понимал. Так умный дворецкий при виде гостя мгновенно соображает, какие блюда ему лучше подать в соответствии с его рангом. В своей речи на симпозиуме Чжэн Цзыюнь резко выступил против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию», а сверху никакого критического отклика. Наоборот, то в одной, то в другой газете о его выступлении отзываются одобрительно. Не так давно один из руководителей Госсовета, обсуждая кандидатуры участников будущего совещания по работе тяжелой промышленности, после имен, которые предложил министр, сам вписал имя Чжэн Цзыюня.
Все это, конечно, неспроста. Ясно, что в период «банды четырех» Чжэн Цзыюнь не играл первую скрипку, его человеческие качества не могли найти применения. Откровенность и прямота только отпугивали людей. Во время критики Дэн Сяопина он несколько месяцев пролежал в больнице, но никто не знает, был ли он болен. Да, болеть тоже надо уметь вовремя, это своего рода талант. Тот самый руководитель из Госсовета однажды, усмехнувшись, сказал Тянь Шоучэну: «Товарищ Шоучэн, при «банде четырех» многие хворали, находились в больницах, а вы, наоборот, хорошо себя чувствовали!»
Да, гадко усмехнулся он, но игра еще не кончилась, и рано ставить точку. Тянь Шоучэн был уверен, что гораздо лучше Чжэн Цзыюня разобрался в ситуации. Еще найдутся люди, которые скажут веское слово о сегодняшнем политическом уклоне.
Заседание парткома подходило к концу, и министр посмотрел на часы: около половины двенадцатого. Как раз самое время, чтобы обсудить этот очерк; полчаса — и не слишком много, и не слишком мало. А большая дискуссия тут ни к чему.
И он сказал:
— У нас еще осталось время. И есть одно дело, о котором нужно поговорить.— Он увидел, что никто не обратил особого внимания на его слова, и подождал, пока не установилась тишина. Члены парткома были разгорячены предыдущими спорами, но постепенно успокоились и сосредоточились, только Ван Фанлян, увлекшись, вертел в руках привезенную кем-то из-за границы зажигалку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
А что в результате? Ничего хорошего. Ответственность пала не только на авторов, но и на Чэнь Юнмина.
Когда к Тянь Шоучэну пришли Фэн Сяосянь и Сун Кэ и напрямик спросили, не является ли этот очерк камнем в их огород, Тянь запальчиво ответил:
— Я вообще не понимаю, как его напечатали! Ведь решение о публикации не проходило через партком министерства.
Фэна и Суна больше всего разозлило то место в очерке, где говорилось, что среди заводских лидеров были и такие, которые не боролись с трудностями, возникшими в период правления «банды четырех», а предпочитали отсидеться в стороне. Среди них один из руководящих сотрудников министерства, который не справился с работой на заводе, но тем не менее спокойно вернулся в министерство и даже стал членом парткома. Тем, кто знал всю эту историю, было яснее ясного, что речь идет о Сун Кэ.
Ну что нагородили эти писаки! Известно ведь, что рука ногу не переборет. В свое время даже Политбюро не могло справиться с «бандой четырех». Что ж, требовать от директора заводика, чтобы он спасал все человечество?
Восхвалять Чэнь Юнмина, заявлять, что он прав,— не слишком ли? А этот Хэ Цзябинь еще получает зарплату в министерстве, кормится из рук Фэн Сяосяня, но о последствиях не подумал, наивный дурачок. Поистине интеллигенты — совершенно непредсказуемая публика. Хотя, с другой стороны, очерк вовсе не директивный документ. Даже директиву не обязательно выполнять, согласуясь с каждой буквой. Насчет Хэ Цзябиля министр был более или менее
спокоен. Маленький человек, разве может он поднять большую волну? Его, Тянь Шоучэна, это, скорее всего, не коснется, но вот Фэн Сяосянь и Сун Кэ так легко не отделаются. Конечно, критика и самокритика — это старые и добрые традиции нашей партии, но со временем, если человек поднимается на все более высокие посты, поймать его труднее, чем тигра за хвост.
Референт Линь Шаотун сказал министру:
— Говорят, Сун Кэ уже послал человека для проверки личного дела Хэ Цзябиня.— На слове «человек» он сделал особое ударение, напомнив тем самым начальнику, что жена Сун Кэ работает в отделе кадров.
Тянь Шоучэн неодобрительно произнес:
— Да, что-то старина Сун слишком откровенно обделывает это дело; разболтают — лишние хлопоты будут. Сейчас люди очень ревниво следят за стилем проверки архивов и документов. А товарищ Хэ Цзябинь — очень дельный специалист!
— Еще я слышал,— сказал Линь Шаотун,— что нашего Чжэн Цзыюня видели с этой журналисткой в парке Цзиншань, они там вместе гуляли.
Тянь Шоучэн тотчас опустил глаза, как будто услышал нечто такое, о чем предпочел бы не слышать.
— Ну и что из этого? Не в постели же их видели.
Он слишком давно и хорошо знал Чжэн Цзыюня,
чтобы поверить, что тот способен на такое, но как это было бы кстати! Лучшего повода, чтобы опорочить человека, не бывает. Иногда он думал, что самыми великими мыслителями в истории Китая были Конфуций и Лаоцзы. Феодальное сознание, основы которого они заложили еще две тысячи лет тому назад, пронизало все эпохи, передавалось из поколения в поколение и угнездилось в головах многих современных людей. Но Тянь Шоучэн был человеком дела и факта, он не любил делить шкуру неубитого медведя и сказал референту:
— Значит, так. Раз у Сун Кэ и других товарищей есть иное мнение, тебе не мешает разузнать, как в министерстве реагируют на этот очерк. Придет время, и мы все обсудим на парткоме.
Он не уточнил, что конкретно имеет в виду, да это и не нужно было уточнять, потому что Линь Шаотун и сам все прекрасно понимал. Так умный дворецкий при виде гостя мгновенно соображает, какие блюда ему лучше подать в соответствии с его рангом. В своей речи на симпозиуме Чжэн Цзыюнь резко выступил против лозунга «Возродить пролетариат, уничтожить буржуазию», а сверху никакого критического отклика. Наоборот, то в одной, то в другой газете о его выступлении отзываются одобрительно. Не так давно один из руководителей Госсовета, обсуждая кандидатуры участников будущего совещания по работе тяжелой промышленности, после имен, которые предложил министр, сам вписал имя Чжэн Цзыюня.
Все это, конечно, неспроста. Ясно, что в период «банды четырех» Чжэн Цзыюнь не играл первую скрипку, его человеческие качества не могли найти применения. Откровенность и прямота только отпугивали людей. Во время критики Дэн Сяопина он несколько месяцев пролежал в больнице, но никто не знает, был ли он болен. Да, болеть тоже надо уметь вовремя, это своего рода талант. Тот самый руководитель из Госсовета однажды, усмехнувшись, сказал Тянь Шоучэну: «Товарищ Шоучэн, при «банде четырех» многие хворали, находились в больницах, а вы, наоборот, хорошо себя чувствовали!»
Да, гадко усмехнулся он, но игра еще не кончилась, и рано ставить точку. Тянь Шоучэн был уверен, что гораздо лучше Чжэн Цзыюня разобрался в ситуации. Еще найдутся люди, которые скажут веское слово о сегодняшнем политическом уклоне.
Заседание парткома подходило к концу, и министр посмотрел на часы: около половины двенадцатого. Как раз самое время, чтобы обсудить этот очерк; полчаса — и не слишком много, и не слишком мало. А большая дискуссия тут ни к чему.
И он сказал:
— У нас еще осталось время. И есть одно дело, о котором нужно поговорить.— Он увидел, что никто не обратил особого внимания на его слова, и подождал, пока не установилась тишина. Члены парткома были разгорячены предыдущими спорами, но постепенно успокоились и сосредоточились, только Ван Фанлян, увлекшись, вертел в руках привезенную кем-то из-за границы зажигалку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119