Она чувствовала, что муж держится как-то настороже с ним, точно они в своем бедном доме прячут десяток золотых кирпичей и У Годун боится, что Мо Чжэн украдет их. Как говаривал муж, Мо Чжэн — это «камень из выгребной ямы: и вонючий, и скользкий». А Е Чжицю? У Годун и ее считал странной: «Старая дева воришку усыновила. Это что еще за причуды?!»
А теперь, поглядите-ка, этот «вонючий и скользкий» о ней заботится!
— На работу б не опоздать вам,— сказала Лю Юйин.
— Ничего, поднажму и успею.
— Берегитесь машин.
— Ладно!
Мо Чжэн привязал узел к багажнику, нажал на педали и скрылся из виду.
У Годун, громко вскрикнув, проснулся. Его крик разбудил и других больных, отдыхавших после обеда.
С разных коек послышались голоса:
— Эй, Годун! Что случилось, а? Что с тобой?
— Ничего, ничего,— объяснил начальник цеха виноватым голосом.— Страшный сон приснился.
Бормоча «ох, как же перепугал», все улеглись и опять заснули. Только парень с соседней койки, снедаемый любопытством, решил все-таки дознаться, в чем дело:
— Мастер У! А что вам приснилось?
Что приснилось! Больно надо рассказывать всякому! Этот парень, работавший в мастерской по ремонту зонтиков, вместо того, чтоб думать о своей работе, день за днем кропал какой-то опус. Он, наверное, все деньги свои расходовал на бумагу, и то небось не хватало. За пачкой пачку исписывал. За один только месяц при У Годуне его сочинение раздулось до толщины кирпича. День-деньской он лежал с тетрадкой в руке, и, стоило кому-нибудь рассказать что-то смешное или необычное, он — сейчас же
в тетрадочку; а больше всего любил, когда кто-то жаловался или возмущался.
Улучив момент, когда «писатель» ушел в туалет, У Годун достал у него из тумбочки пару книжек. Так-так... «Об искусстве». Плеханов какой-то... А, вспомнил! О Плеханове им рассказывали в партшколе. Он с Лениным вроде боролся, был ревизионистом... На кой черт читать его книги? Что за мировоззрение у этого недоросля?
Другая книга — «Искусство ваяния»... Мужики, бабы голые... У Годун залился краской. Он торопливо захлопнул книгу и воровато оглядел всех больных в палате. К счастью, каждый был занят своим делом, на него никто не смотрел. Видно, этот малый — такой же прохиндей, как Ян Сяодун. И на работе с ним так же маются. У Годун стянул с вешалки полотенце, вытер щеки и лоб, покрывшиеся испариной, и отвернулся к стенке. Не желает он встречаться с чуть насмешливым и вечно оценивающим взглядом этого зонтоправа. Неприятный он человек. Такой может и сглазить.
Пот прошел, но на грудь как будто легла тяжелая гиря. Ну и сон же был, право. Совершенно нелепый.
Сначала приснилось, будто Ян Сяодун со своими дружками, стоя на самом верху мостового крана, мочатся и гадят оттуда вниз. Затем цех превратился в большой каток, а янсяодуновцы все на коньках. Поработают у станка — покатаются. А станки, заготовки, детали — все какое-то ненормальное. Особенно готовые детали. Только их выточат, как они прыг со станка, словно у них есть ноги, и бегут к ящику. Будто ягнята, которые, едва родившись, могут уже ходить. И вообще, все в цехе двигается и прыгает. У него, У Годуна, аж в глазах зарябило и голова закружилась. Затем кто-то включил громкоговоритель, и послышался голос:
— А сейчас предлагаем вам выступление товарища Гэ Синьфа! Звукоподражание!
И тотчас залаял пес:
— Гав-гав-гав!.. Гав-гав-гав!
А затем заорала кошка:
— Ми-а-а-у!
Потом кошка и пес сцепились между собою:
— Гав-гав!.. Мяу-мяу!..
У Годун словно видел перед собою пса с прижатыми к голове ушами, оскаленными зубами и кошку с вздыбленной шерстью, схватившихся так, что трудно понять, где кто...
Он крикнул что было сил:
— Прекратите! Сейчас же остановите цех!
Но никто не услышал и не послушался. Больше того, все стали дразнить его, строить рожи, высовывать языки.
Люй Чжиминь, оттолкнувшись коньком, подкатил к нему:
— Вы в этом ничего не смыслите! Учитесь у нас!
У Г оду ну пришлось самому побежать к рубильнику, но, сколько ни искал, рубильника не нашел.
У Бинь погрозил ему пальцем.
— А рубильником мы заведуем! Это новая технология, вам надо бы подучиться сперва пару дней!
Начальник цеха в ярости затопал ногами, поскользнулся и грохнулся вверх тормашками. Заорал:
— Я вам покажу!
И... проснулся.
Вот такой был сон. Разве станешь его кому-нибудь рассказывать?
У Годун тяжело вздохнул. Его взгляд упал на маленький белый стул у окна, где сидел этим утром Ян Сяодун, пришедший его проведать. Ян Сяодун теперь стал начальником цеха. Быстро в гору, однако, двинулся. А какой из него начальник? И сидеть-то не может по-человечески. Раскорячил ноги, уселся, как на бревно, передние ножки стула задрал, а спинкой к стене привалился. Стул все скрип да скрип. У Годун даже разговаривать не мог спокойно:
— Сяодун, ты бы сел нормально. Сломаешь же.
Как ни странно, тот сразу послушался. Ни слова не говоря, повернул стул спинкой вперед и снова сел верхом. О господи, это же стул, а не осел! А еще, видите ли, начальник цеха! Он — начальник, а кто будет отвечать за идеологическое воспитание? Говорят, Чэнь Юнмин сказал: «Пусть Ян Сяодун пока и займется».
Не член партии! Он станет других воспитывать, а его самого кто?!
— Ну, что нового на заводе?
У Годун, находясь в больнице, думал больше всего не о детях или жене. Что о доме-то беспокоиться? Это — женское дело. Тем более что его Лю Юйин — и мать, и жена прекрасная. Дети сыты, одеты, здоровы, чего еще надо?
Нет, он больше всего тревожился за свой цех. Там ведь у каждого рабочего свой характер, а для любого дела нужен глаз да глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119