..
Я в сердцах выругался, догадавшись, что это дело
рук «короля местных репортеров» Стрелкова. Прощать
ему эту мерзость я не собирался и тут же позвонил в
редакцию вечерней газеты. Мне ответили, что редактор на месте.
Быстро одевшись, я вышел из гостиницы и направился в центр города. Однако не прошел и ста метров, как возле меня затормозил уже знакомый «уазик». Из него высунулся детина в лихо сбитой на затылок шляпе и вежливо спросил: «Вы, случаем, не Скорин
Игорь Васильевич?»
— А что такое? — удивленно и настороженно спросил я.
— Да нет, ничего, просто узнал вас по фото в сегодняшней газете. Скажите, а коллекцию купца Федорова вы еще не нашли?
Мне стало как-то не по себе и от этой встречи, и от этих расспросов. Я резко повернулся и пошел своей дорогой, но неожиданно откуда-то из-за угла ко мне подскочили двое мужчин и стали запихивать в машину. Одного из них я успел вырубить удачным хуком справа, но второй съездил мне сзади по затылку кастетом.
Сознание медленно покидало меня, я уже плохо различал окружающую обстановку, но, падая, услышал слова водителя: «Упакуйте клиента»...
* * *
Кончилась, будто оборвалась, видеозапись в моей голове. Я снова был способен воспринимать привычный мирок своего врачебного кабинета. Напротив меня кто-то тихо сопел, пил горячий чай из фарфоровой чашки и ненавязчиво наблюдал за мной. «Ах да, — вспомнил я, — это же следователь прокуратуры Матвиевский, который обратился ко мне за помощью...»
Итак, мы говорили с ним о смерти Скорина. Только что, глядя на фотографию погибшего искусствоведа, я будто бы очутился в его собственной шкуре, как бы вошел в его сознание и растворился там, фиксируя все, что с ним происходило в последние месяцы жизни. Конечно, все, что я узнал, имело прямое отношение к его смерти. Вот только знает ли об этом следователь? Надо послушать его дальнейший рассказ о деле, которое он ведет.
— Продолжайте, Леонид Васильевич, — проговорил я, беря со стола дымящуюся чашку чая. — Спасибо за чай...
— Я остановился на том, — деловым тоном начал Матвиевский, — что находился перед разрозненными фактами, которые не давали мне ответа: что же произошло в действительности, почему вместо собственной квартиры в Орехово-Борисово Скорин оказался на перегоне Михнево—Барыбино. Людей, от которых можно было почерпнуть сведения о последних часах жизни Игоря Васильевича, было только двое: его коллега по работе в издательстве да уборщица.
Показания уборщицы в расчет можно было не принимать. Собственно, что она могла видеть или знать? Ну, пришла утром на работу, раскланялась с вошедшим в свой кабинет Скориным и пошла прибираться в других помещениях. Снова в кабинет Скорина она заглянула только в конце рабочего дня. Там она застала редактора по отделу зарубежного искусства Горчакову Виолету Алексеевну, которая складывала в папку странички рукописи будущей книги, подготовленной к сдаче в набор.
Когда и куда убыл Скорин, уборщицу, естественно, не интересовало. Однако она подтвердила, что утром у него в руках был новенький чемоданчик типа «дипломат». Отзывалась уборщица о Скорине как о человеке скромном, вежливом, умевшем увлекательно рассказывать об искусстве и художниках. Вот, собственно, и все, что мне удалось из нее выжать... Другое дело — коллега Скорина, весь день просидевшая вместе с ним в тот последний для него день.
Виолетта Алексеевна недавно получила новую квартиру в микрорайоне Орехово-Борисово, поэтому домой она часто возвращалась вместе со Скориным. Он обычно ехал до «Домодедовской», а она до конечной станции метро — «Красногвардейской». Они проработали вместе два года, и, кажется, Виолетта Алексеевна с некоторых пор испытывала к Игорю Васильевичу чувства несколько большие, чем дружеские... Ей было известно, что Скорин закончил факультет журналистики МГУ в конце семидесятых. Служил в армии — сначала командиром взвода, а затем и замполитом роты в Афганистане, но об этом она его никогда не расспрашивала, чувствуя, что вспоминать о войне Скорину нелегко. Знала Горчакова и о том, что семейная жизнь у Скорина не заладилась. Он долго ухаживал за своей будущей женой, но, женившись, не обрел с ней желанного счастья. Через год они расстались. Скорин оставил бывшей жене квартиру, а сам снимал теперь комнатушку у четы пенсионеров. Виолетта Алексеевна, жалея Скорина, частенько приглашала его «на огонек» и угощала домашними кушаньями, по которым он скучал. Горчакова рассказывала, что из последней командировки Игорь Васильевич приехал на работу угрюмым и не выспавшимся. Чувствовалось, что с ним что
то происходит, но расспрашивать его о причинах
такой перемены она не решилась, считала это нетактичным.
Никого из близких друзей Скорина Виолетта Алексеевна назвать не могла, хотя она знала, что его изредка навещали бывшие однокурсники, увлеченные искусством и писавшие в основном о художниках.
Утром последнего дня они, как часто бывало и раньше, встретились в метро и вместе приехали на работу. До обеда Скорин готовил к сдаче в печать оригинал-макет художественного альбома, над которым трудился еще до командировки. Потом отлучатся, сказав, что должен встретиться и переговорить с рецензентами. Вернулся где-то через час в хорошем настроении. Однако, когда узнает, что ему уже трижды звонила какая-то Стелла, помрачнел, тут же набрал номер телефона и попросил позвать какого-то Сергея Викторенко. По-видимому, того на месте не оказалось. Повесив трубку, Скорин обратился к Горчаковой с просьбой сделать так, чтобы «эта самая Стелла меня сегодня не нашла».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137