пять лейзиков соли по сорока копеек за пуд — один рубль; половина воловьей шкуры — один рубль пятьдесят копеек; огородная земля — два рубля; на керосин давай пятьдесят копеек; за квартиру и топку, по подсчету барина,— четырнадцать рублей; бесплатный доктор, тоже по подсчету барина,— три рубля; ну и жалованье деньгами — пятьдесят рублей. Вот и выходит ровнехонько сто двадцать рублей. Батрак должен за год отработать на мызе триста дней, а жена шестьдесят — разом выходит триста шестьдесят рабочих дней. Значит, рабочий день батрака обходится барину в среднем по тридцать три копейки. А что ты купишь на эти тридцать три копейки? Полпуда ячменя. На полпуда ржи не хватит. В баронском хлеве корове дают в день корма на пятьдесят копеек, а батрак на баронском поле зарабатывает тридцать три копейки! Корова дает в день самое большее двадцать штофов молока, по три копейки штоф — выходит за день молока на шестьдесят копеек. Десять копеек барыша, да прикинь еще навоз. А батрак на поле приносит барону прибыли по крайней мере раза в четыре больше против того, что он получает от барона. И живи как хочешь, одевайся, покупай обувь, вари мыло и держи дом в чистоте! А каково тем, у кого куча детей! Рогатая и хвостатая пеструшка в хлеву у барона просто полугоспожа, почти кадакасакс а у батрачки, выхаживающей эту полугоспожу, остались кожа и кости, разве что она изловчится с отчаяния и украдет немного кормового зерна или молока от госпожи коровы. И таких счастливиц, занятых на скотном дворе, всего только две-три, большинство и близко не подпускается к мызному стаду, им положено гнуть спину на сенокосе и готовить турнепс для упитанного скота. Вот до чего баронское хозяйство и культура скотного двора дошли! Четвероногое животное, способное только мычать, значит больше, чем говорящее и мыслящее существо — человек.
Эти подсчеты сильно распалили Матиса, и теперь он горящими глазами посматривал на жену и сына.
— Ты расскажи об этом сегодня народу в волостном правлении,— сказал Пеэтер.
— Мало он, что ли, с бароном судился и тягался — а что с того пользы?— встревожилась мать, видя в глазах мужа и сына одну и ту же почти отчаянную решимость.
— Милая матушка!— горячо сказал Пеэтер.— Каждому, кого притесняют, приходится выбирать одно из двух: или совсем потерять свои права, позволить превратить себя в домашнюю скотину, думать лишь о том, как бы протянуть, прожить, чтобы душа с телом не расстались, или же защищать свои права, пусть это даже стоит жизни!..
Ночи становились холодными. Но отец шагал впереди по тропинке так размашисто, что вскоре и Пеэтер согрелся от ходьбы. Полная луна плыла над березами Аонийду, за прибрежным сосняком шумело море, а с другой стороны, с Каткусоо, клубясь, поднимался туман.
...Туман? Разве и перед глазами людей не было еще слишком много тумана, который мешал всем угнетенным — рабочим в городе, крестьянам в деревне — шагать сплоченно и твердо, плечо к плечу, как они, Матис и Пеэ-
тер, идут теперь дружно, одной дорогой. Ой как нужны люди честные, энергичные, с ясным умом, про которых ты действительно знал бы, что они до последней капли своей крови будут бороться за дело трудящихся и никогда не предадут их интересы!
— Каков же все-таки этот Саар? Можно ли ему во всем довериться?— еще раз спросил Пеэтер отца, прервав свои размышления.
— Можно, право, можно! — убежденно подтвердил Матис, и, широко шагая, они продолжали свой путь в волостное правление.
В старину, во времена Липгарта, картофельные поля в Руусна распахивали как бог на душу положит, но с тех пор, как мыза перешла в собственность Ренненкампфа, и здесь вошли в моду длинные борозды, сплошные из конца в конец поля.
— Удобнее лошади, сподручнее и человеку,— говаривал юугуский Сийм — и лесник, и кубьяс Ренненкампфа в одном лице.— Прямая борозда лежит, знай только похаживай за плугом по раз взятому курсу, тут уж некогда зря глазеть по сторонам и болтаться попусту.
— Плохо ли тебе шнырять и назначать нам курсы, а заставь тебя с корзиной в руках день-деньской за лошадью гнуться, тогда узнаешь, какую песню запоет вечером твоя поясница,— ответила кубьясу Эва, острая на язык жена арендатора. Муж Эвы, Яан,— хозяин ветряка, она могла говорить кубьясу в лицо такие вещи, а жены батраков только поругивались втихомолку (хотя иногда и солеными словами).
Длинные борозды, конечно, выгоднее барину — работа лучше спорится,— но так уж в мире заведено: что барину прибыль, батраку гибель. Длинные борозды выматывали силы батраков весной, при посадке, но более того осенью, на копке картофеля. Дни копки, считавшиеся раньше, при Липгарте, самыми легкими из всей барщины, почти не уступали теперь по тяжести сенокосу в разгаре лета, разве что рабочее время поневоле становилось короче, хотя и начинали с зари, а последний воз картофеля ссыпали в мызный погреб уже при свете лампы.
Даже Пеэтер, который пошел сегодня на мызу вместо матери (мать батрачила у эймуского Юхана и за него от
рабатывала арендные дни мызе), почувствовал усталость.
От перетаскивания двух мешков на телеги немела спина.
Возвращаясь с пустой телегой в поле, Пеэтер взглянул на часы. Половина пятого. Погода стояла скверная, сильный западный ветер приносил время от времени стелющиеся низко над землей и над морем дождевые тучи и холодными струями дождя хлестал пожелтевшие деревья парка, поблекшую картофельную ботву, спины лошадей и лица мужиков. Барон обычно старался обойтись возможно меньшим количеством людей. Но теперь картофелю угрожали ночные заморозки, приходилось копать и убирать даже в дождь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135