Да, таких гостей, как господа из мызы или пограничники с кордонов, настоящий поморянин терпеть не может, для таких любая ложь, любое притворство поморянина хороши, был бы только прок от этого притворства.
Матис и остальные мужики с первого взгляда не сумели раскусить пришельца, что он за птица. Все его поведение отталкивало какой-то рисовкой и наигранностью. Быть может, гость и сам почувствовал, что он слишком назойлив, так как, усевшись на стул, он вдруг замолчал, задумался, протирая носовым в красную полоску платком свое пенсне и внимательно оглядывая комнату. Наружный вид хибарки обманул его. Она стояла одиноко, вдали от деревни, посреди низкорослого болотного можжевельника, вблизи нее не росло ни одного крупного дерева, не было здесь и морского простора (прибрежный сосновый бор, видневшийся за можжевеловым кустарником, заглушал шум моря). Домишко с посеревшими от частых дождей стенами, соломенная, прогнувшаяся посредине, словно хребет старой костлявой клячи, крыша — все это оставляло безотрадное впечатление. Под этим впечатлением, настроившим пришельца на пренебрежительный лад, он и переступил порог лачуги. В сумраке осеннего утра его глаза быстро скользнули по углам и стенам избы, и взгляд его несколько изменился. В сенях и первой комнате пол каменный, в горнице настлан чистый деревянный пол из хорошо выстроганных досок, в одном из углов свисали сети, вторая кровать, по-видимому, принадлежащая хозяйке, покрыта холщовым покрывалом, на стенах развешаны снимки кораблей и моряков, у окна в глиняном горшке зеленели герани.
— Гм,— кашлянул гость,— живете вы не так уж плохо. А как здоровье хозяина?
— Живем... пока барин опять не покажет, где раки зимуют, или не забьет насмерть,— ругнулся Матис. Это была правда, что ж тут скрывать, будь этот ранний гость хоть самим губернатором.
— Ой, ой, как несправедливо поступают — двое убитых, двое раненых, как на поле боя. Ну, а сами вы тоже вод сбили фасон у господ баронов?
— Мало им досталось, их бы надо послать туда же, куда они отправили старого кипуского Пеэтера и раннавяльяскую Алму. Дело передано в суд, а что толку: все они господа, все одним миром мазаны — волк волка не съест,— сказал Кусти.
— Откуда молодой человек так точно знает о здешних делах?— спросил ванаыуэский Михкель с резкой деловитостью мастера и приподнял очки; он носил их не моды ради, как этот рисующийся щеголь, который приходит в чужой дом, садится без спросу на стул и при этом забывает даже назвать свое имя.
— Газеты повествуют,— ответил чужак, снимая с колен картонку и ставя ее на половик (фотоаппарат и шляпу он оставил на коленях).— Ведь печать не врет.
— Не врет, как же!— усмехнулся Кусти.— По немецкой газете, выходит, будто мы пошли на мызу с ружьями на плечах. Не хватает малости — и были бы мы точь-в- точь как куропаткинская гвардия. С большим трудом будто бы сумели отбить нашу атаку, оба барона получили опасные для жизни увечья, а на нашей стороне была только пара «несчастных случаев» и несколько пустяковых царапин. А «Уус аэг» пишет — бароны живы-здоровы; уездная газета брешет опять же по-своему. И все это про одно и то же дело. Где уж там врать печати. Не врала раньше, когда с Японией воевали, не врет и теперь, когда своих людей убивают!
— А как оно на самом деле было?— спросил незнакомец.
— Как было? Пусть Матис скажет, как было. Была ли у него на спине пушка, когда мы шли на мызу? И не было ли у раннавяльяской Алмы, которую мы три недели назад похоронили вместе с кипуским Пеэтером, не было ли у нее при себе каких-нибудь других железных вещей, кроме пары шпилек, купленных в лавке Вейде? Как же, разве печать врет?!— Кусти был особенно зол на немецкую газету, статью которой, искажающую происшествие, кто-то (кто же иной, как не скрывающийся от урядников Пеэтер) дал в Таллине перевести на эстонский язык и прислал сюда, чтобы мужики своими глазами прочли эту газетную стряпню.
— А почему вы так допытываетесь, как было дело? — настороженно спросил Михкель, который все время зорко наблюдал за чужаком. По-видимому, тот заметил это и поторопился представиться.
— Я думал, вы про меня уже слышали. Я третий день нахожусь здесь в Каугатома, а в деревенском захолустье новости распространяются быстро. Я студент-языков Артур Тикк. (Он слегка поклонился.) И пришел сюда записывать всякие старые народные сказки, песни, загадки, обычаи и так далее. Две ночи провел у волостного писаря, у господина Саара, он как раз и посоветовал мне отыскать семейство Тиху. Был я на соседнем хуторе, но там никого не оказалось дома, а теперь мне кажется, я попал к тем, кто мне нужен. Это ведь Каарель Тиху, не правда ли?
Услыхав свое имя, слепой Каарли тихонечко задвигал рукой по столу и сказал сипловатым голосом:
— Да, я один из тех, о ком шла речь.
— Чтобы песня лучше полилась, захватил я с собой в виде гостинчика и шнапсу,— и пришелец, ухмыляясь, поставил на стол полштофа водки.
Лица мужиков оставались по-прежнему хмурыми, только у Кусти оно прояснилось.
— Вот как, значит, подмазка для песен объявилась,— сказал он.— Собиратель старинных народных песен и сказок! Да, это вполне возможно, ведь и раньше такие бродили по волости.
Кусти вспомнил, что он действительно слышал вчера, будто такой заявился в волостное правление.
Дело казалось довольно правдоподобным, и Каарли стал даже привычно упираться:
— Я думаю, от моих песен молодому человеку не будет большого проку. В позапрошлом году ходил тут один, по прозванию Паэкалда, тоже студент, так он отказался от моих песен, признал их слишком вздорными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135