— Ну, как они сами там живут?— спрашивал Прийду, в то время как Пеэтер втаскивал стулья из своей комнаты, а хозяйка искала в шкафу тарелки для гостей.
— Долгий разговор,— сказал Лаэс,— этого в двух словах не расскажешь.
— И я так полагаю. Кое-что и здесь слышно про ваше корабельное дело. Вот, Альма, сходи к «Нечаянной радости» за полуштофом, разговор пойдет легче,— сказал Прийду, сунув в руку дочке деньги на водку.
В маленькой комнатке о двух окнах не было, конечно, никакой роскоши. Когда гости и хозяева уселись за стол, удлиненный с помощью сундука, едва осталось свободное место, чтобы повернуться у двери. Большой выпивки тоже не устраивали, ни у кого ведь не было ни лишних денег, ни особого желания. Выпили все же по две стопки ради встречи, и Лаэс сразу перевел речь на два последних собрания нового судового товарищества — Пеэтер и Прийду тоже участвовали в предприятии пятидесятирублевыми паями и хотели узнать, что будет с их деньгами и с общим делом жителей родного прихода.
— Я бы и сам приехал на собрание, не пожалел бы и дорожных расходов, да как уйдешь с работы,— заметил Прийду.
— В том-то и дело, что часть мелких пайщиков и тех, кто строил «Каугатому», отсутствовали: кто в Таллине,
кто в далекой Австралии или в Канаде, а некоторые уже в Маньчжурии читают японские законы. Как ты защитишь права бедного народа, если самих мужиков нет на месте,— сетовал Лаэс, расстегивая пуговицы пиджака; после холода палубы жара в маленькой комнатушке и водка уже распаривали до костей.
— Вряд ли это помогло бы, если бы и все мужики собрались. Письмо пришло от начальства, из Таллина или даже из Петербурга, что, мол, с таким уставом товарищество — дело незаконное, разогнать надо,— рассуждал Биллем.
— В чем же именно винят устав?— спросил Прийду.
— Ни в чем другом, как все в том же — что в нашем каугатомаском товариществе голоса считают не по внесенным мужиками деньгам, а по числу самих мужиков. Это дело считают социализмом,— объяснял Лаэс.
— Да, наш устав заклеймили прямо социализмом,— подтвердил и Биллем.
Пеэтер и Прийду переглянулись.
— А почему социализмом?— спросил земляков старший мастер-модельщик.
— А мы почем знаем?— ответил Лаэс.— Вы, городские люди, слышите все, читаете, вы и знать должны больше по этой части.
— Но и вы там не в мешке живете, а даете себя запугать. Матис из года в год получает газету, Сандер даже статьи писал в «Уус аэг»,— сказал Прийду.
— Кто сказал, что даем запугать? Раз уже то, что мужиков считают не по кошельку, а по числу — социализм, то мы все выступаем за это. Но был приказ перейти на новый устав, и все тут,— объяснил Биллем, о котором действительно не подумаешь, чтобы он легко поддался страху.
Но Пеэтер все же остался недоволен его рассказом.
— Значит, все по приказу голосовали против старого устава и по приказу подняли руки за новый, казенный устав?
— Ну нет, лишний раз мы рук не поднимали. В сретенье на общем собрании мы решали по старому своему уставу: как человек, так и голос. Решили и впредь оставаться при этом.
— Единодушно?—спросил Пеэтер, пристально глядя на Длинного Виллема.
— Да, единодушно,— подтвердил Биллем, став с{)азу серьезным, потому что ему показалось, что Пеэтер усомнился в его словах.
В комнатушке, где теперь вместе с детьми и гостями теснилось за столом десять душ, вдруг наступила тишина. Она упала так внезапно и длилась так долго, что маленький Реэдик даже спросил:
— Папа, почему дяди больше не разговаривают?
Старшие дети фыркнули, у мужчин же, которые в другом случае, быть может, тоже рассмеялись бы, легкая усмешка лишь на миг тронула сурово сжатые губы — их лица стали сразу же вновь серьезными.
— У дядей заботы, сыночек. В далекой земле идет злая война, людям велят убивать друг друга, здесь тоже есть плохие люди, которые хотят другим зла,— сказал мастер- модельщик маленькому Реэдику и повернулся к Лаэсу: — И как кончилось дело?
— Разве Саар не прислал письма?
— До сих пор почта ничего не приносила. Цензор шарит во всех письмах на почте, это отнимает время.
— Ну да, значит, как закончилось? Правление получило прямо из Петербурга новое строгое предупреждение, что если мы еще будем упорствовать с переходом на новый, предложенный государством устав, то наше товарищество прикроют, а членам-пайщикам придется ответить перед законом.
— Да, да! Строго ответить!— подтвердил Биллем.
— Тогда вы и перешли на новый устав?— спросил Пеэтер.
— Перехода никакого не было, а сопротивляться дальше тоже не смогли. Кто же захочет из-за такого дела потерять свои гроши и труд?— оправдывался Биллем, мрачно уставившись в стакан с водкой.
— Разве так никто и не возразил ничего?— снова кольнул вопросом Пеэтер.
Но Биллем продолжал угрюмо глядеть в свой стакан, и Лаэс продолжал разговор:
— А откуда бы им взяться, возражающим? Многие мужики пошли под жеребьевку, гляди, даже Кусти из Лайакиви взяли в солдаты. Матис, конечно, возражал, писарь Саар предложил не решать окончательно и даже пробовал это дело расследовать как следует, но долго ль ты, душа, устоишь против Петербурга! Казенный приказ — чего там еще хорохориться, языки утруждать.
— Ты, Лаэс, тоже ведь выступил там своим громким голосом,— вставил Йоосеп, который понемногу уже свыкался с новой обстановкой и особенно со взглядами четырнадцатилетней Сельмы.
— Ну да, выступал, да не такой громкий у меня голос, чтобы дойти до ушей русского царя и его министров,— ответил Лаэс. И добавил, стараясь говорить потише: — Поэтому Матис, Михкель из Ванаыуэ и другие именно вам, городским, положили на сердце, чтобы уж постарались узнать — неужто ни один совет не поможет нам?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135