А вода — вещество нестойкое, изменчивое. На холоде — превращается в лед, в жару — испаряется. Что же касается человека, то, как показывает практика застенков, размышлял Тынис Тиху, водянистая стойкость и мужество человека превращаются в пар уже при температуре гораздо ниже ста градусов тепла.
Не верится, конечно, чтобы вернулись времена инквизиции, но в огромном мировом котле что-то кипит, бурлит, а это к добру не приведет. Последнему бедняку, пожалуй, даже легче смотреть в будущее: ему нечего терять, кроме серой, убогой — день за днем — жизни. Если же ты достиг в жизни какого-то положения, скопил малую толику денег, тогда дело обстоит уже не так просто.
Поэтому он не верит ни в кооперацию, ни даже в судовое товарищество земляков, где у него, капитана корабля и главного акционера, столько же прав, сколько у какой-нибудь голи перекатной, вроде лайакивиского Кусти. Конечно, при нынешней благоприятной конъюнктуре фрахтового рынка найдется заработок и для парусника, и нужно отдать должное мастеру Михкелю — «Каугатома» построена этим старым сморчком прямо-таки замечательно. Но когда придут годы кризиса и судовому товариществу придется на фрахтовом рынке стоять насмерть с директорами пароходных компаний, тогда-то они уж не обойдутся всей этой разноголосой премудростью сходок пайщиков, владеющих сообща одним маленьким парусником. Тогда нужно будет собрать все силы в один мощный кулак и противопоставить его конкурентам. Сведя все затраты (в том числе жалованье) к минимуму, можно за два-три года удвоить капитал, вложенный в корабль, и подумать о новом паруснике, а то даже и о пароходе. Но при нынешней системе голосования на общем собрании товарищества крайне трудно провести что-нибудь разумное. Волостной писарь и лайакивиский Кусти заведут свою голосовальную волынку — и мое почтение! По деньгам, по вложенному капиталу ты законный владелец половины корабля, но на деле какой-нибудь рыжеголовый бобыль может навязать тебе свои мудрствования и свою волю.
Ну, а как же, к примеру, наладить не только корабельные дела, но и всю жизнь, чтобы все были довольны, чтоб, как говорится, церковь стояла посреди села? Уж конечно,
не с помощью пошлой демократии масс, но и не путем какой-нибудь тирании. Если бы, скажем, у него самого, человека, вышедшего из народа, была в руках большая сила, он смог бы упорядочить жизнь людей и позаботиться о народе лучше, чем это сумел бы когда-либо сделать сам народ. Он, человек, вдоволь повидавший свет, мог бы стать настоящим вождем Каугатомаского прихода. Известно, из каменной гряды пышного цветника не сделать, но корабли могли бы в течение нескольких десятилетий принести зажиточность всему побережью: свой лес есть, а работать мужики и мастера умеют. Да, но только работать. До тех пор, пока на общем собрании дела решаются простым большинством голосов, все они будут переливать из пустого в порожнее. Не ради себя (он, капитан Тынис Тиху, найдет себе работу и хлеб всегда и повсюду), а для блага народа ему следовало бы взять в свои руки дела судового товарищества. Но для этого нужны деньги, деньги и еще раз деньги. К счастью, Российская империя — такая страна, где всегда можно обменять деньги на власть и власть на деньги. Курс, правда, колеблется, но зато можно определенно сказать, что, начиная с чиновника четырнадцатого класса и кончая самим государем императором, здесь не сыскать, верно, ни одного чина, который не брал бы взяток. Надо только знать меру и ранжир: министра не обеспокоишь дрянной десятирублевкой, для городового же и это большие деньги — он наверняка напьется в ближайшем кабаке и выболтает все как есть. О да, для плавания по житейскому морю нужно уметь брать свои маленькие пеленги и траверзы.
Однако капитан Тиху со своей «Каугатомой» все еще болтался на якоре. Вечером туман рассеялся, но продолжал дуть противный ветер. Пароходы один за другим снимались с якоря и уходили из гавани и с рейда, парусникам же ничего больше не оставалось, как ждать.
Команда корабля хотела было сойти на берег прогуляться, но капитан запретил. А в довершение всего та- листереский Яэн и сын Матиса Сандер окончательно рассердили капитана совсем необычным разговором. Накануне вечером они будто бы встретили на берегу пискуроотсиского Лаэса — боцмана голландского четырехмачтового парусника «Целебес», поджидавшего невдалеке от «Каугатомы» попутного ветра. Во время последнего шторма океанская волна смыла с палубы «Целебеса» трех матросов. Места матросов и теперь свободны, сообщил Сандер, и если бы капитан пошел ему и Яэну навстречу и выплатил жалованье, они смогли бы получить места на «Целебесе».
— Ты что, парень, спятил?— спросил капитан Сандера.
— Почему спятил? На «Целебесе» жалованье почти вполовину больше и харчи корабельные,— ответил бойко Сандер.
— Жалованье больше! Жалованье, может быть, и больше, но «Каугатома» ведь не какой-нибудь пассажирский корабль, везущий новых матросов в Норвегию вместо утонувших голландцев!
— Ты сам когда-то в Мобиле сбежал с корабля,— опрометчиво брякнул Сандер, не найдя сразу другого ответа. Он намеревался этот главный, оставленный про запас довод бросить в лицо своему дяде-капитану напоследок, когда уже нечем будет крыть.
Капитан несколько раз подряд пыхнул сигаретой. Потом тяжело опустился на койку. Более речистый Сандер (вероятно, на правах родственника) стоял перед дядей на расстоянии шага. Длинный, сутулый талистереский Яэн чуть поодаль уставился в угол и молча перебирал руками темно-синюю фуражку; его серые глаза изредка упрямо и недоверчиво скашивались на капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135