Когда же Леэна возвращалась на пустых дровнях в лес, Юхан в свою очередь крикнул ей:
— А ты, Леэна, оставь сегодня вечером щелочку в двери, тогда увидишь, запорошены у меня глаза опилками или нет!
Но Леэне тоже пальца в рот не клади.
— Ах, нет, не надо мне нижних пильщиков, пока еще есть верхние!
— Ну, Яэн, неужели тебе так трудно пустить меня наверх? Уж тогда чертовой девчонке не к чему будет цепляться,— уговаривал Юхан своего напарника.
— Считал я тебя прежде мужчиной, а теперь вижу — такую мелешь чепуху, будто не в своем уме. Чем больше
ты будешь плясать под ее дудку, тем охотнее она будет над тобой потешаться. Хочешь в дураках ходить — дело твое, а я из-за тебя дурака разыгрывать не стану.
Слово за слово, и дело дошло бы до серьезной ссоры, если бы мастер не перевел часть мужчин, в том числе Яэна и Юхана, с распиловки на обтесывание киля.
Наступил вечер, в каугатомаской церкви зазвонили колокола. Колокольня была высокая, ее стрельчатый шпиль был виден далеко с моря и суши. Мощный звон тяжелых медных колоколов в ясный и тихий мартовский вечер разносился по всему приходу. Если на другом конце прихода, над лесистым Сутруметса, слышался только далекий однообразный гул, то здесь, на косе Сийгсяаре, голос обоих колоколов звучал так ясно и раздельно, будто звонили над самой головой.
Поморяне, работавшие здесь, хоть в большей своей части довольно холодно относились к церкви, прежде при звоне медных колоколов бросали работу, повернувшись лицом в ту сторону, откуда доносились звуки. Сегодня же у них не было к этому охоты. Почти целая неделя драгоценного рабочего времени пропала из-за козней Гиргенсона, около двух десятков бревен еще и сейчас валялись на Папираху.
— Звонарь Пеэп так трезвонит сегодня, будто у самого беда стряслась,— сказал верхний пильщик, лайакивиский Кусти, и сплюнул далеко на талый снег.
— Может быть, так оно и есть, Гиргенсон, говорят, обругал Антсакучера за то, что трусливый мужичонка побоялся передать нам сразу приказ пастора. Антс Антсом, а ведь и этот Пеэп не лев,— ответил нижний пильщик, кокиский Длинный Биллем, и тоже смачно сплюнул на снег. Плевались, несмотря на колокольный звон, и многие другие верхние и нижние пильщики, плевались и кийратсиский Яэн вместе с сильным, как медведь, Юханом, помирившиеся на обтеске киля. Женщины, конечно, не плевались; они, как всегда, обнаруживали сдержанность и хитрость в проявлении некоторых своих чувств. Но было ясно, что злобное упорство Гиргенсона повлияло и на них, ибо, несмотря на все старания звонаря Пеэпа, в воскресенье в церкви народу было маловато, и Гиргенсон обратил свою клокотавшую гневом проповедь на полупустые скамейки.
Единственным, кто не одобрил уход из Папираху в Сийгсяаре, оказался Тынис. Возвратившись по льду из Хийумаа в Сааремаа за рабочими для разборки остова старого датского парусника, он было не поверил своим глазам, найдя прежнюю строительную площадку покинутой. Но потом заметил черневшие вдали в вечернем сумраке козлы и кучи бревен на конце Сийгсяаре. Да, вот и широкая, наезженная дорога по льду вела туда. Ого, что за шутки тут выкидывают за его спиной?!
Надвигалась ночь, но Тынис поспешил широким шагом напрямик через лед к косе Сийгсяаре, откуда вскоре замигало меж кустами слабое пламя костра ночного сторожа. Матис, стороживший в эту ночь площадку, рубил можжевеловые ветви, чтобы поддержать огонь в костре, и, услыхав между двумя ударами топора чьи-то шаги, оглянулся.
— А-а, ты, Тынис! — узнал Матис брата.— Я было думал...
— Что это у вас тут за чертовы проделки!— выпалил Тынис, даже не поздоровавшись с братом.
— Это не наши проделки. «Душа возлюбленная» забавляется со своей великой родней чертей и богов. Не устояли наши силенки против такой мощи!..— И Матис коротко рассказал брату, почему пришлось уйти из Папи- раху сюда, на Сийгсяаре.
От быстрой ходьбы Тынис запарился. Он распахнул теплый полушубок, сдвинул шапку на затылок, предложил Матису папиросу, закурил сам и присел на конец бревна. По лицу Тыниса было, однако, видно, что рассказ брата его не удовлетворил.
— А почему вы не дали знать мне?— спросил он после непродолжительного молчания.
— Чем бы ты тут помог?
— Как — чем помог бы? У меня почти десять тысяч вложено в корабль, должен же я знать, что с ним делают. Я эти деньги не на земле нашел.
— Мы их тоже по ветру не пустили. Видишь, тут они все!— И Матис махнул рукой в сторону огромных штабелей бревен и плах, темневших в сумерках.— А часть твоих денег на берегу Хийумаа, на твоих же глазах,— добавил он.
— С тем, что под моим наблюдением, дело в порядке. А то, что вы тут делаете, просто несуразица!
— Несуразица? А ты-то сам что сделал бы?— удивленно уставился на брата Матис.
— Теперь дела не так ведутся. Если Гиргенсон хотел со мной переговорить, надо было непременно кого-нибудь послать за мной.
Матис смотрел на брата. Если бы это говорил кто-нибудь чужой, кого он видит впервые в жизни, дело другое. Но это ведь Тынис, сын старого Реэдика и Ану из Кюласоо и его кровный брат. Какой-то холодок кольнул сердце Матиса, и, может быть, чтобы отогнать это неприятное ощущение, он нехотя засмеялся.
— Ого! И ты, внук старого Рейна Тиху из Рейнуыуэ, побежал бы в церковную мызу и бросился в ноги «возлюбленной душе»? О-го-го! Даже я, хоть у меня скоро не будет крова над головой, никогда не сделал бы этого! Какая нужда тебе, капитану, просить Гиргенсона? Тем более что и здесь можно с таким же успехом выстроить корабль!
Тынис швырнул папиросу в костер, глубоко вздохнул и встал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135