Миновав мели у мыса Ве- силоо, «Каугатома» с попутным ветром набирала около десяти миль в час. К сумеркам достигли острова Хийумаа, а с восьми часов вечера, когда капитан передал вахту штурману, можно было уж румб за румбом менять курс с севера на восток. Ветер и теперь дул почти с кормы, и до сих пор они счастливо избегали всех льдин.
Сандер стоял подвахтенным штурмана — таково было распоряжение капитана. Штурман, старый Танелье,— серьезный, знающий свое дело моряк, и нечего опасаться, что он избалует молодых матросов поблажками. За штурвалом стоял талистереский Яэн — он уже одно лето ходил на «Эмилии» Хольмана и получал жалованье на два рубля больше других. Из опасения столкнуться со льдинами в помощь молодым матросам впередсмотрящим поставили самого боцмана — хоть Сандер и саадуский Юлиус с детства привыкли к морю, все же не помешает еще один опытный глаз человека постарше.
Здесь, в открытом море, у Хийумаа попадались лишь одиночные, источенные волной льдины, да и те в безоблачную апрельскую ночь были видны издалека и в лунном свете казались колышущимися на волнах серебряными пластами. Попутный ветер усилился, и надо было травить шкоты грота и бизани, отдавать концы и фалы реевых парусов и кливеров и снова крепить их. Сандеру впервые пришлось висеть на самой верхней, фортрюм-рее, между ночным небом и водой, но не этим запомнилась ему на всю жизнь первая матросская ночь на трехмачтовом паруснике «Каугатома».
Плотники, ехавшие в Таллин на сезонный промысел, были не единственными пассажирами «Каугатомы»; к подветренной стороне камбуза собралось в кучку более двух десятков девчат, которые надеялись найти в Таллине какую-нибудь работу или, если это почему-либо не удастся, наняться на лето батрачками в крупные усадьбы или в имения большой земли, чтобы осенью вместе с плотниками и кораблестроителями вернуться в свои прибрежные островные деревни. Талистереская Мари затянула песню, и вскоре ее подхватили другие девушки:
Далеко судьба меня загнала От родни и милых мне людей. Много горечи и слез узнала, И на сердце все грустней, грустней.
Сандер заправил стропы форстенгистакселя, когда различил среди других голосов чистый, звонкий голос абулаской Тийны:
Счастьем не дано мне насладиться, Радости мне в жизни не найти...
У Сандера не вязался узел стропа, пришлось даже снова развязать его. За этот узел он получил от штурмана свой первый разнос. Счастье еще, что старый Танель ругался не слишком громко и ветер относил его слова от камбуза к носу корабля. Затем Сандеру довелось спуститься в канатный люк, после чего он стоял впередсмотрящим, и лишь разок-другой тайком удалось ему оглянуться на камбуз.
Пробили склянки. Вахту заступила новая смена во главе с капитаном. Сандер шел в сторону фок-мачты, к полубаку, и увидел Тийну — она сидела на швартовом кнехте среди своих узлов.
— Тебе разве не холодно здесь, с наветренной стороны?— спросил он девушку.
— Нет, у меня теплый платок,— ответила Тийна.
— А ветер все больше клонится на вест.
Тийна могла бы посмеяться над Сандером из-за этого «вест» — ведь в деревне вместо «вест» говорят просто «запад». Но сегодня шутить почему-то не хотелось. Мысли как-то сами собой настраивались на серьезный лад. Вместо задиристой шутки она проговорила почти озабоченно:
— Мне даже страшно стало, когда ты был на мачте...
— Пустяки, ветер четыре-пять баллов. Что же тогда в шторм делать?
— Хороши пустяки! Мало ли матросов падало с рей, калечилось или насмерть разбивалось,— сказала Тийна, вставая и прислоняясь к поручням.
— Люди по-разному погибают, нельзя же из-за этого бросить работу и не ходить в море,— сказал Сандер. Парень радовался, что Тийна заботилась о нем, и ему хотелось к своему грубоватому ответу добавить что-нибудь по
мягче, но он не нашел слов. Он только поближе придвинулся к девушке и прошептал, запинаясь:— Ти-ийна!
— Да, Сандер,— услышал он ответный шепот девушки.
И они долго молча стояли рядышком у поручней. Движение на палубе затихало, кое-кто дремал, устроившись на узлах и сундуках, другие сидели молча, озабоченно думая о предстоящей работе. Только вахтенные бодрствовали на своих местах. В штурвальной рубке капитан определял по карте глубину моря, прикидывая, нельзя ли, пользуясь благоприятным ветром, держаться поближе к берегу; матросы налаживали огни, занимались парусами, фалами и стропами, несли обычную матросскую службу. Корабль, как гигантская ночная птица с темным туловищем и белыми крыльями, быстро несся вперед, оставляя за собой сверкавшую в лунном свете дорожку; выходя из-под кормы, она клокотала и пенилась и пропадала далеко позади в сумраке ночи.
В эти минуты, рядом с Тийной, Сандеру многое казалось странным. Осенью, когда праздновали спуск корабля в море, Тийна усердно танцевала с Лаэсом из Писку-Роотси, в деревне пошли даже разговоры о них. Но зимой, когда Лаэс уехал, Тийна стала гораздо ласковее с ним, Сандером. Эта обычная девичья повадка казалась Сандеру в Тийне немного неожиданной. Он-то считал ее девушкой особенной. А на поверку выходило, что Тийна такая же, как все. Это открытие разом и обрадовало, и опечалило Сандера.
— Что пишет тебе Лаэс?— пролепетал он наконец мучивший его вопрос, отворачиваясь от Тийны.
— Что же ему такого писать?— сказала Тийна, как будто в его вопросе не было ничего особенного.
— А если и я тебе напишу?— спросил Сандер, пристально глядя через поручни на бурлившую за бортом воду и покусывая верхнюю губу.
— Что ж, напиши! Но как ты напишешь, у меня ведь и адреса еще нет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135