Пил понемногу, не больше сотки в один прием, но так, чтобы маленький сверчок всегда жужжал в голове. И тогда, когда он впервые отправился на улицу Лиивакюнка, номер 18, квартира 3, чтобы сдать сведения господину Артуру Тикку, он тоже заставил запеть этого маленького сверчка.
Дело и на сей раз было вечером. Правда, честные люди делают свои дела при дневном свете, ночную тьму любят разбойники и воры. Ничего не поделаешь, значит, и эти тайные, во славу батюшки царя, дела вершатся под покровом ночи. И когда Тийт Раутсик остановился перед квартирой номер 3 в доме 18 по улице Лиивакюнка и на красивой медной дощечке прочитал: «Артур Тикк, Кипз1та1ег, раеуарШшк — художник, фотограф»,— у него совсем закружилась голова от множества разноязычных титулов господина Тикка.
Но что уменьшило восхищение Тийта, так это сам господин Тикк. Еще в жандармском управлении у Тийта Раутсика отнюдь не возникло должного и глубокого уважения к этому господину, как это полагалось бы по отношению к начальству, но здесь, увидев Артура Тикка в домашней обстановке, Тийт стал терять последние крохи уважения к нему. Те же белесые редкие волосы, те же гнойные, с покрасневшими веками глаза, только в жандармском управлении Тикк казался как-то старше, значительнее, выглядел более отъевшимся; теперь же стоявший перед ним Тикк, или с, оказался верзилой с удивительно плоским лицом, с очками в блестящей оправе на носу, и очки-то особенно подчеркивали непривлекательность его глаз. Вспоминая господина в штатском, виденного им
в жандармском управлении, и глядя теперь на домашнего Тикка, Тийт Раутсик (быть может, под влиянием выпитого вина) вспоминал и другое: то кощунственное место в неписаной книге дворницких премудростей, где говорится, что каждая собака рядом со своим хозяином начинает во многом походить на него. Не случилось ли такое и с Тик- ком? В жандармском управлении, перед хозяином с бычьей шеей, господин Тикк, несмотря на подобострастные поклоны, и сам казался более солидным и холеным, но здесь, в своем доме, он, видимо, снова влез в свою настоящую шкуру. В жандармском управлении, несмотря на страх, Тийт Раутсик составил себе более или менее точное представление о том, с кем он имеет дело, но нынешний господин обладал такой неопределенной внешностью и столькими титулами, которые Тийт успел пробежать на дверях, что Тийт Раутсик остановился теперь посреди комнаты, обуреваемый самыми противоречивыми чувствами. Он старался повнимательнее разглядеть Тикка, но тут же вспомнил, как орали на него в жандармском управлении за нескромные взгляды, и виновато опустил взгляд.
— Присаживайтесь! Ну, что поделывает «зятек»? — спросил господин Тикк, протянув для пожатия свои длинные тонкие пальцы.
— Пеэтер Тиху мне больше не зять, я теперь строго караулю, чтобы они и не встречались, да дочка и сама начинает за ум браться.
— Так, так, значит, за ум берется... А каковы другие новости?
— Пеэтера рассчитали на работе!
— Дали? Так, так! Не знаешь — почему?
В голосе Тикка звучала насмешка, и Тийту показалось, что его новость была для Тикка уже не новостью и поэтому не стоило распространяться подробнее.
— Почему на фабрике с ним так несправедливо обошлись? А?— насмешливо повторил свой вопрос Тикк.
— Видно, господин уже... сами знают,— сказал, запинаясь, Тийт.
— То, что я знаю, мое дело! Выкладывай, что ты слышал,— потребовал Тикк.
— Конечно, господин, конечно,— смиренно ответил Тийт.— Потому, что двое рабочих — Карл Ратае и Аугуст Киви — были арестованы на фабрике за политику и увезены в тюрьму. А остальные хотели начать забастовку, чтобы освободить их. Но их не освободили, а бастующим дали на фабрике волчьи паспорта.
— Здесь ты путаешь дали не всем бастующим. Среди них были и благонамеренные люди, которых подбили на это подстрекатели. Ни одного невинного человека у Гранта не посадили в тюрьму и не прогнали с места, только подстрекателей увели за решетку или дали им. А теперь какие планы у твоего «зятька»?
— У Пеэтера, что ли? Слыхать, что начнет строить новый дом трактирщику Вельтману вместе с мужиками с Сааремаа.
— Так, так, значит, таковы дела,— оживился вдруг Тикк.— С мужиками с Сааремаа. А что это за группа? Ты их фамилии знаешь?
— Фамилии я, господин, не знаю. Одного зовут Биллем, другого — Лаэс, затем еще Юхан и Андрее, все они живут на чердаке старого дома Вельтмана.
— Ты посматривай, повыспроси толком, кто да откуда эти мужики, еще попробуй узнать, зачем Пеэтер ходит к адвокату Леви. Знаешь, наверно, горбоносый старик еврей, адвокат, живет на углу Расплаского шоссе и улицы Роз, в доме Холостова.
— Как мне это узнать? У меня нет никакого дела к адвокату.
— Пусть Лонни выпытает у Пеэтера.
— Лонни поссорилась с Пеэтером, я уже сказал господину, что из их дела ничего не выйдет. Лонни чиста от всякой политики и...
— Это мы еще посмотрим, старик, насколько чиста твоя Лонни!
Что хотел этим сказать Артур Тикк, осталось Тийту неизвестным, потому что в это время из соседней комнаты послышалось пение:
Кларисса, Кларисса, Красотка моя!
Женский голос, кудахтавший за дверью, показался Тийту пьяноватым и сиплым, но, несмотря на это, Тикка он, видимо, притягивал к себе; агент взглянул на часы и спросил, поторапливая:
— Ну, и еще что нового?
— Сааремааские, в чью артель войдет Пеэтер, здорово налегают на работу. С утра, чуть рассветает, и до вечерних сумерек.
— Это нас не интересует,— оборвал его господин Тикк.— А вот что они думают о японцах, о Цусимском бое, за правительство они или против? Что они говорят, а?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135