Лонни Раутсик с отцом занимали комнату номер шесть на первом этаже, а через две двери по коридору, в комнате номер десять, против водопроводного крана, проживала Юули Теэару, девушка примерно одних с Лонни лет, со своей матерью Анн. Обе работали на Ситси. Дворницкая комната Раутсиков была для удобства перегорожена, и окно ее смотрело на юг, а комнатка Теэару выходила окном на север и была до того тесна, что едва вмещала две койки. Лонни Раутсик родилась в законном, освященном господином пастором браке. У Юули Теэару не было отца. На самом-то деле отец ее, человек весьма рачительный, был жив и здоров и содержал в Нарве бойко торговавшую мелочную лавку, но он не хотел ничего знать о грехе молодости, о дочери бедной работницы Кренгольмской фабрики. Так уже от рождения Лонни и Юули стояли на разных ступенях сословной лестницы. Но так как эти ступени находились почти рядом, то увечный отец Лонни и ее мать- булочница должны были прилагать неусыпные старания, чтобы маленькая, в одну ступеньку, разница между Лонни и Юули по крайней мере сохранялась в дни ее детства, а уж потом Лонни, даст бог, преуспеет и продвинется выше. Когда обе они еще под стол пешком ходили, не легко было родителям Лонни сохранять сословное различие; стоило лишь оставить Лонни без надзора, как она непременно оказывалась в другом конце коридора с Юули. Позже, когда Лонни поумнела, ей и без слов стало ясно, чего желают родители, а уж после того, как Лонни поступила в начальную ТосЫег8сЬи1е, а Юули вынуждена была ограничиться двумя классами школы для «хлебных крыс», их детская дружба сама собой, без всякого скандала и ссоры, кончилась. Они просто-напросто стали чужими, хоть и продолжали жить в одном доме и на одном этаже. Это отчуждение длилось до того дня, когда, придя вечером из
магазина домой, Лонни услышала в комнате у Теэару громкий, душераздирающий плач.
— Что там у Теэару случилось? Анни плачет так, что слышно в коридоре,— спросила она у отца, входя в комнату.
— Юули умерла,— тихо ответил Тийт Раутсик.
— Умерла? Юули?— повторила Лонни, словно не могла постичь смысл этих слов.
Да, что бы ни чувствовала, что бы ни делала теперь Лонни Раутсик в своей комнате на южной стороне дома, Юули Теэару, эта маленькая, хрупкая, с карими глазами на бледном лице и чуть вздернутым носиком фабричная девушка, была мертва. Она уже не сможет взглянуть на Лонни большими открытыми глазами, не повернет больше к ней своего лица. И хотя ее глаза еще и теперь смотрели из-под век на пришедших проститься с ней жителей дома — в большом горе мать забыла их сразу закрыть,— они уже ничего больше не видели.
В народе говорили, что Юули не так просто умерла, что фабрика убила ее.
Ланге и Ситси — эти фабрики были известны низкой заработной платой и вопиющими условиями работы, в отношении последнего Ситси, может быть, перещеголяла даже фабрику Ланге. Новые прядильные и ткацкие станки, ввозившиеся из-за границы, были дороги. А труд нищего городского люда или крестьянской бедноты, массами бежавшей от непосильной работы из деревень в город, был дешев, поэтому на Ситси старались обходиться устаревшими, допотопными станками. В то же время фабрике приходилось конкурировать с дешевой мануфактурой, изготовленной за границей на хороших, новых станках. И то, чего не смогли сделать старые, изношенные станки, должны были наверстать хорошие и полударовые рабочие. К тому же эти рабочие обязаны были потрудиться и на покупку новых станков для фабрики, ведь по прошествии нескольких лет волей-неволей нужно было обновлять машинный парк. А прибыль?! Что ж, ни одно приличное предприятие не может работать без солидной прибыли, выплачиваемой каждый год владельцам фабрики.
При таких серьезных заботах было вполне естественно, что администрация не смогла предусмотреть некоторых мелочей. Один или два раза в месяц главный директор проходил по всем помещениям, и тогда, правда, ему казалось, что воздух в некоторых цехах, особенно в ватерном, слишком тяжел, настолько насыщен густой пылью, что
даже его пронимал кашель. Но если сам директор выдерживал этот воздух, то должны были выдержать и рабочие, тем более что ему это непривычно, а они как-никак свыклись. Господин директор свято верил в силу привычки и в пользу упражнений, он испытал это, как говорится, на своей шкуре. Дело в том, что господин директор страдал врожденной склонностью к ожирению, и, чтобы избежать тучности, он по совету врача каждое утро в течение четверти часа делал физические упражнения у открытого окна. Вначале это было трудно, утомительно и неприятно, но он взял себя в руки, выстоял, и теперь утренние упражнения стали для него привычным делом.
На некоторых фабриках в обеденное время рабочим раздавали горячую пищу и даже молоко — за плату, разумеется. Но директор Ситси полагал, что его рабочие уже привыкли к черствому, завернутому в бумагу хлебу, который они прихватывали с собой из дому, и вовсе не нуждаются в горячей пище.
С таким же недоверием относился он к жалобам рабочих на мастеров. Грубое, бесцеремонное обращение? Но фабрика не молитвенный дом! Если на рабочего не действуют увещевания, то мастеру, понятно, приходится прибегать и к ругани. С другой стороны, фабрика — это не какая-нибудь мыза времен крепостного права, чтобы насильно удерживать здесь народ! Кому трудно привыкнуть к здешнему обхождению, кто недоволен, пусть ищет себе работу в другом месте. Наверно, найдутся и такие, которым здешнее обхождение понравится — день-деньской у фабричных ворот стоит очередь безработных.
Юули Теэару часто с сочувствием и страхом наблюдала эту очередь — она ведь с четырнадцатилетнего возраста старалась привыкнуть к изношенным станкам Ситси, к пыли и ругани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135