- Вы говорили об этом с Тапсом?
- Нет еще. Я только что обедал с Алланом Бошем. Он рассказал мне о
некоем вечере семь лет назад, когда он, и вы, и ваш муж, и Джинни
отправились смотреть вместе спектакль.
Она кивнула головой:
- Это была пьеса Сартра "Нет выхода". Он не сказал вам, что я видела?
- Нет, полагаю, что он не знал.
- Это верно, я ему не сказала. Я не могла заставить себя сказать ни
ему, ни кому-нибудь другому. И какое-то время спустя то, что я увидела,
перестало казаться реальным. Это как-то смешалось в моей памяти с
содержанием пьесы. Она была о трех людях, живущих в своего рода
психологическом аду.
Я сидела рядом с Тапсом в почти совершенно темной комнате, и я
слышала, как он издавал какое-то хрюканье или вздох, будто ему было
больно. Я посмотрела. Она держала свою руку на его... на его ноге сверху.
Он вздыхал от удовольствия.
Я не могла поверить этому, хотя все видела. Я почувствовала себя так
ужасно, что тут же вскочила и ушла. Аллан Бош вышел со мной. Я не помню
точно, что сказала ему. С тех пор я умышленно избегала его из опасений,
что он начнет меня расспрашивать о Тапсе.
- А чего вы боялись?
- Не знаю. Но нет, я, по правде, знаю. Я боялась, что люди узнают,
что Тапс совратил девушку или его совратили, я боялась, что он потеряет
работу или шанс на лучшую работу. Я видела, что произошло в Иллинойсе,
когда Тапс и я... - Она остановилась. - Но вы этого не знаете.
- Аллан Бош рассказывал мне об этом.
- Аллан - ужасный трепач. - Но она, казалось, чувствовала облегчение,
что не придется самой об этом рассказывать. - Я испытываю чувство какой-то
вины, оставшейся от всего этого. Я почти ощущаю, что Джинни Фэблон
проделывает то же, что и я. От этого я не ненавижу ее меньше, но это
заставляет меня молчать. Мне кажется, я провела последние семь лет,
покрывая любовные делишки своего мужа, даже от себя самой. Но после
сегодняшнего дня я не собираюсь это делать и дальше.
- А что произошло сегодня?
- Это произошло сегодня утром, перед рассветом. Она позвонила ему
сюда. Он спал в кабинете, как он это делал уже последние годы, и взял
отводную трубку. Я слушала по другому аппарату. Она была в панике,
холодной панике. Она сказала, что вы загнали ее в угол, и она уже не может
молчать дальше, в особенности потому, что она не знает, что происходит.
Затем она спросила его, это он убил ее мать и отца. Он сказал, что,
конечно, нет. Странный вопрос: "какая для этого причина, убивать их".
Потому что они знали о ее беременности и что он был отцом ребенка.
Бесс проговорила это очень быстро. Теперь она замолчала с пальцем на
губах, как бы перебирая в памяти слова, которые она сказала.
- Кто им сказал, Бесс?
- Я сказала. Я держала язык за зубами до сентября первого года.
В то лето, когда родился мой собственный бэби, девушка пропала из
виду. Я думала, что мы избавились от нее. Но затем она снова появилась во
Французском кружке. Тапс отвез ее домой в тот вечер. Думаю, он хотел
держать ее подальше от Сервантеса. Когда он вернулся, у нас вспыхнула
ссора. Он имел наглость сказать, что я интересуюсь Сервантесом в такой же
степени, в какой он интересуется девушкой. Тогда он сказал мне об аборте,
который она сделала. Я была виновата только потому, что существовала. Я
должна была упасть на колени и рыдать по этой девице, он так считал.
Я плакала много и долго, в течение двух недель. Затем я уже не могла
всего этого переносить. Я вызвала ее отца и рассказала ему о Тапсе. Он
исчез через день или два, и я терзала себя за его самоубийство. Я решила
ничего больше не говорить. - Снова казалось, что она прислушивается к
своим словам. Их значение как бы стало мутить ее глаза. - Вы думаете, мой
муж убил миссис Фэблон и мистера Фэблона?
- Мы должны будем допросить его, Бесс.
- Вы думаете, он это сделал, вы думаете? - Даже задавая вопрос, она
не переставала скорбно качать головой. - Ее мать звонила сюда на днях.
- Когда?
- В понедельник вечером. Это было тогда, когда ее убили?
- Вы знаете, что тогда случилось. Что она сказала?
- Она попросила Тапса, и он принял звонок в доме. Я не могла
подслушать. Во всяком случае, тогда ничего не случилось. Он сказал, что
поговорил с ней, и ушел.
- Он покинул дом?
- Да.
- В какое время?
- Должно быть, очень поздно. Я собиралась спать. Я спала, когда он
вернулся.
- Почему вы мне не сказали об этом раньше?
- Я хотела сказать вчера утром. Но вы лишили меня этой возможности. -
Ее глаза были широко раскрыты, как у куклы, и, казалось, ничего не видели,
как у статуи.
- О чем они еще говорили?
- Он сказал, что любил ее, всегда любил и будет любить. Я что-то
сказала в трубку. Какое-то грязное слово, оно как-то вырвалось у меня. Мне
казалось таким ужасным, что он мог так говорить с другой женщиной в то
время, как трое его детей спят в доме. Я пошла в кабинет в ночной рубашке.
Это было впервые, когда я пошла к нему с тех пор, как был зачат наш
маленький, последний счастливый день для нас. - Она замолчала,
прислушиваясь, не плачет ли трехлетний малыш во сне. Но в доме было так
тихо, что я слышал, как капает вода из крана на кухне. - С тех пор наша
жизнь проходила как в лагере на леднике. Я испытала это раз в Висконсине,
когда была там с отцом. Вы уверены в том, что лед представляет собой
прочную опору, хотя и знаете, что внизу темная, глубокая вода. - Она
посмотрела вниз на изношенный ковер у нее под ногой, будто там, под ним,
плавали страшные чудовища.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78