Эту эпоху
определяет идея того, что обозначаемое в качестве интеллигибельного занимает
свое изначальное и законное место, предшествуя какому-либо "выпадению" в область
внешнего и чувственного, которым назначено более низкое место перед лицом
абсолютного Логоса и чистой разумности, с которыми это обозначаемое связано
наиболее непосредственным образом. Поэтому, по мнению Деррида, вовсе не случайно
то, что интеллигибельное лицо знака повернуто к лицу и слову самого Бога.
Семиотика и теология обнаруживают свое родство, а век знака является, по
существу, теологическим веком. Эпоха чтения и письма, творения и интерпретации
знаков, с этой точки зрения, становится второсортным и "опасным" явлением. Ей
предшествует эпоха истины и смысла, определенных Логосом и содержащихся внутри
его. Все написанное, в данном случае, не имеет конституирующего значения и
отдалено от первоисточника. Жесткая связь языковой системы с фонетическим
письмом подавляет возможность свободного размышления об источнике и статусе
письма. Научный проект семиологии не способен актуализировать проблему письма. А
для Деррида вопросы об источнике
208 Е. Найман
письма и источнике языка тесно связаны. В западной философской традиции любая
попытка репрезентации сводится к редукции Другого к тому, что может быть
представлено сознанию. Другое становится эквивалентом сознания (Тем же самым).
Случайное, чуждое и разнородное заключаются внутрь однородности сознания, чьи
содержания должны быть ясными и не быть посторонними для самого сознания.
Онтология, по мнению Деррида, становится тавтологией и эгологией. В ней ясно
выражен элемент власти и насилия, чьи технологии переносятся из
социополитической сферы в область философского дискурса. Онтология западной
философской традиции требует от нас отказа от "источника мира" - Другого. Другое
для Деррида принципиально не доступно, не видимо, не феноменально. Это - след, а
не бытие, представленное в мышлении. Это Другое и есть письмо или "сцена
письма".
С "трансцендентальным обозначаемым" связана идея Книги, которая таит в себе идею
тотальности. Замкнутость цепочки обозначающих не может являться таковой, если
она не определена обозначаемым, существующим прежде всякого обозначающего и
независимо от него в своей идеальности. Для Деррида, идея Книги, соотнесенная с
естественной тотальностью, глубоко чужда смыслу письма. Проводимое Деррида
различение между текстом и Книгой приводит к тому, что разрушение Книги обнажает
поверхность текста. И это насилие текста над Книгой является необходимой
ответной реакцией на насилие, произведенное ей над текстом и письмом.
Деконструкция данной модели начинается изнутри самой стратегии чтения и письма,
которая будет стремиться постоянно увиливать и уклоняться от наличия какого-либо
абсолютного источника, руководящего принципа и центра, от гипостазирования
"присутственности", запредельной языку. Каждый момент присутствия является
обозначающим в цепочке других обозначающих. То, что развертывает движение
означивания, является тем, что делает невозможной остановку этого движения. Идея
манифестации является идеей знака, поскольку она не открывает присутствия, а
представляет знак, отсылающий к другому знаку. Не существует такой феноменальной
области, которая сумела бы редуцировать знак, а обозначаемая вещь появилась бы в
ней в лучах своего присутствия. "Сама вещь" уже всегда есть репрезентант,
укрытый от простоты интуитивной очевидности. Репрезентант всегда функционирует
посредством обращения к интерпретанту, который в свою очередь сам является
знаком. Присутствие обозначаемого зависит не
209"Сцена письма" и "метаморфоза истины"
столько от остенсивно направленного отношения знака к обозначаемому, данному в
интуиции, сколько от осмысленного отсутствия других знаков. Для знаков должен
быть сигнификант, то есть другие знаки должны отсутствовать. Знаки не только
отсылают друг к Другу, но и предоставляют друг другу необходимую "отсрочку" во
времени, "откладывают" друг друга на более поздний срок, оставляя при этом
конституирующие "следы". Возникает безграничная игра отсутствия обозначаемого,
разрушающая "метафизику присутствия". Язык в качестве процесса членения и
артикуляции представляет собой бесконечную знаковую игру, в которой присутствие
одного знака своей осмысленностью обязано отсутствию других знаков. С точки
зрения Деррида, "обозначающее обозначающего" и есть то, что описывает движение
языка в его источнике. Текст и представляет собой "серии подвижных означающих".
В связи с этим текст не есть продукт сознания единственного автора, пытающегося
сделать присутствующим какой-либо аспект своего опыта. Поскольку тексты
конституируются знаками, всегда уже существующими внутри отношений языковой
системы, то процесс означивания в этом случае не имеет единственного источника
или автора. Поэтому не существует "субъекта" письма, поскольку оно превышает его
присутствие.
Выбор Деррида самого понятия "письма" также является инструментом полемики с
фоноцентризмом. Он стремится показать, что попытка противопоставления понятий
речи-письма на основе присутствия-отсутствия, реального и репрезентативного,
является иллюзорной, поскольку речь уже структурируется как письмо, существует
"письмо в речи". Сомневаясь в идеале фонетического письма, Деррида обнаруживает,
что в самом процессе говорения и устном высказывании существует ярко выраженный
нефонетический момент.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133