Мифологическое сознание не
существует вне своей ноэматики. Однако если оно исчезает вместе со своей
ноэматикой и не предполагает предварительной объективации, оно не
кристаллизуется в мифах. Мы пытаемся спасти мифологическое сознание от тех
преждевременных рационализации, которые, как, например, у Конта, затемняют
сущность мифа, поскольку рассматривают его как объяснение мира, предвосхищающее
науку. Тем временем миф является проекцией существования и выражает специфику
человеческого переживания. Понимание мифа нельзя отождествлять с верой в него.
Истинность мифа не может быть установлена феноменологией мышления,
демонстрирующей его роль в достижении осознания и обосновывающей в конечном
счете его собственное значение и назначение, которое он имеет для философа.
Подобным образом, в состоянии сна сновидение не идентифицируется как сновидение;
если же я принимаю его в расчет, то это свидетельствует о том, что я нахожусь в
состоянии бодрствования. В состоянии сна мы не утрачиваем мир, расположенный
перед нами; и несмотря на то, что пространство сновидения изолируется или
отделяется от пространства чистого мышления, оно использует все его артикуляции.
Даже в течение сна мир продолжает преследовать нас, затрагивая тот мир, который
нам снится. Точно так же действительный мир окружает мир безумного состояния.
Однако невозможность полного обособления частной области за пределами фрагментов
макрокосма совсем не обязательно рассматривать только на примере болезненных
состояний, сновидений или состояний безумия. Можно сказать, что пограничные
состояния, такие, как меланхолия или влечение к смерти, вырывающие из пребывания
здесь, точно
85 Пространство
так же продолжают использовать структуры бытия-"-мире и заимствовать у них
элементы бытия, совершенно необходимые в отношении его собственного отрицания.
Эта связь между субъективностью и объективностью, которая существует уже в
мифологическом сознании и сознании ребенка и сохраняется в сновидениях и
состояниях безумия, должна быть обнаружена a fortiori, и в нормальном опыте. Я
никогда полностью не пребываю в различных аспектах человеческого пространства;
однако всегда изначально укоренен в естественном, не человеческом пространстве.
Прогуливаясь по Place de la Concorde, я чувствую, как мной овладевает Париж. Мой
взгляд останавливается на камне из стены Тюильри, парк незаметно выпадает из
моего поля зрения, в котором ничего не остается кроме камня - камня, лишенного
истории. Более того, мой взгляд может быть захвачен его желтизной, его песчаной
поверхностью. В этом случае исчезает все, даже камень, а то, что остается, -
игра света на неопределенной субстанции. Мое целостное восприятие не является
результатом сложения отдельных восприятии, поскольку оно всегда способно
раствориться в них. Благодаря привычке, тело обеспечивает мою включенность в
человеческий мир. Это происходит только за счет проектирования меня внутрь
естественного мира, который всегда находится в основании другого мира, подобно
тому, как холст лежит в основании картины, делая возможным ее появление. Если и
существует восприятие предмета желания в желании, предмета любви в любви, того,
что составляет предмет ненависти в ненависти, то такое восприятие всегда
формирует лишь незначительное окружение чувственных центров и всегда может быть
обнаружено в чувственности, которая является его верификацией и отвечает за его
полноту. Мы можем говорить о том, что пространство экзистенциально, а
существование пространственно. Посредством своей внутренней необходимости
существование открыто "внешнему" таким образом, что всегда есть возможность
говорить о ментальном пространстве как о "мире значений и объектов мысли,
которые конституируются с точки зрения этих значений"79. Человеческое
пространство конституируется на основе естественного пространства. Оно не
представляет собой, говоря языком Гуссерля, "объективирующие акты"80, а
основывается на них. Новизна феноменологии заключается не в отрицании единства
опыта, а в обнаружений его иного основания, отличного от основания,
существовавшего в классическом рационализме. Объективирующие акты не являются
репрезентациями, а изначальное естественное пространство не есть геометрическое
пространство. Единство опыта
86 М. Мерло-Понти
не обеспечивается некоторым универсальным мыслителем, априорно определяющим его
содержание и гарантирующим то, что мое знание о нем исчерпывающее и я владею им
в полной мере. Опыт предвосхищается горизонтами возможной объективации и
освобождает от любого изолированного местоположения только потому, что он
связывает меня с миром природы или миром в себе, который объемлет все возможные
позиции. Мы должны найти способ, благодаря которому сможем, единым усилием и
непосредственно, понять то, каким образом существование проектирует окружающие
миры, которое, скрывая от меня объективность, в то же самое время стремится к
ней как к цели, определяемой телеологией сознания, и выбирает эти "миры" на фоне
одного-единственного естественного мира.
Если мифы, сны и иллюзии возможны, то недостатки очевидности при восприятии
реальности должны относиться не только к объекту, но и к субъекту. Часто
утверждают, что сознание по определению не допускает разделения на явление и
реальность, и с помощью этого пытаются доказать, что в нашем самосознании
явление совпадает с реальностью. Если я осознаю, что нечто вижу или чувствую, то
я, несомненно, это вижу или чувствую, независимо от того, что могло бы быть
истинным в отношении внешнего объекта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133