Только что пробив облачность, самолет накренился в долгом развороте так, что в иллюминаторе открылся весь Финский залив и далекая перспектива на Запад. Там, в просвете между тучами, низко к горизонту рдел четкий круг заходящего солнца. Его свет уже был слабым и не подкрашивал белизны снежного покрова, но в сияющем круге буйствовало багрово-красным, и столбы света упирались в края темно-фиолетовых туч.
— С утра голова болит, не к добру, — дождавшись, пока самолет выровняется, ответила Лариса и, стряхнув с кителя невидимую пылинку, деловито добавила: «Скоро посадка, надо проверить салон».
— Ты, Лариска, сухая, будто песок в Каракумах, — обиженно сказала напарница. — Бедные твои мужики: тебя трахать, как в наждачную бумагу — до крови можно стереть!
Долго не давали посадку и самолет кружил вокруг аэродрома, то и дело меняя эшелоны. Наконец пошли на снижение, и вскоре машина мягко ткнулась в посадочную полосу. Видно, что-то не слаживалось в диспетчерской: рулежка затянулась на полчаса, а когда Лариса добралась до раздевалки, голова уже не просто болела — она будто раскалывалась на кусочки, отдаваясь ломотой в подплечье. Порой темнело в глазах, и, сдавая полетные документы, она едва понимала, что говорит старшая смены. Потом заболел живот, и она решила зайти в медпункт, испугавшись, что ей станет плохо по дороге домой.
— А месячные у вас давно были? — вдруг спросила пожилая медсестра перед тем, как измерить давление.
— Задерживается недели на две, — вспомнила Лариса. Такое случалось и раньше: сказывались дальние перелеты со сменой климата и постоянная вибрация — так ей, во всяком случае, объясняли. Но теперь был очевидный повод. Несмотря на предосторожность, встреча с Борисом в Адлере вполне могла привести к неприятностям.
— Сходите в туалет. Похоже, у вас начинается, — посоветовала медсестра и протянула стакан воды, чтобы запить сразу несколько таблеток. Она оказалась права, и Лариса обрадовалась, что больше не надо тревожиться. То ли от этого, то ли подействовали таблетки, но боль утихла, осталась только глухая тяжесть в висках и затылке. Лариса даже решила не тратиться на такси и поехала на автобусе.
Было около девяти, когда она добралась до дома, рассчитывая проверить у сына уроки и самой уложить его спать. Поднимаясь на лифте, Лариса почувствовала, как снова заболела голова, и стала вспоминать, куда положила коробку с лекарствами.
Еще на площадке она услышала музыку, а когда открыла дверь, в лицо шибанул табачный дым.
— Посмотри, кто к нам приехал! Мы тебя с обеда ждем, последнюю надежду потеряли, — пытаясь обнять жену, сказал Николай.
Лариса ловко повернулась и вместо поцелуя сбросила ему на руки намокшее мокрым снегом пальто. На столе в столовой громоздились остатки закусок вперемежку с использованной посудой; две бутылки были чуть тронуты, но еще две пустых стояли на полу.
— Вот и дождались, — любезно улыбнулась Лариса Никифорову, который пытался встать навстречу, но либо не слишком хотел, либо уже совсем не мог стоять на ногах. Он выглядел постаревшим и обрюзгшим до неопрятности.
— Тыщу лет вас не видела. Надолго к нам из столицы? — спросила она, садясь напротив.
— Вот, Николаю рассказывал о крутых виражах. Ушел я из ЦК, теперь генеральный — только не секретарь, а директор советско-австрийского совместного предприятия. Торгую нынче, торгую! Родину продаю! Меняю Отечество на твердо-зеленые и свободно конвертируемые. А ведь мог стать и Генеральным секретарем! Помнишь, Николай, как мы мечтали до верхушки добраться, власть взять?
— Было такое, — улыбнулся Волконицкий, — но еще не вечер. Какие ваши годы Роман Палыч?
— Нет, брат Николай, в одну реку дважды не ступишь. Да и течет вода у той реки уже не туда, куда велят большевики — сердцем это чую, потому и ушел. Ведь не так идем и не туда. И все знают, что не туда, а куда никто не знает…
— Помните на Съезде какой-то депутат сказал, что политика Горбачева, похожа на самолет: с аэродрома взлетел, а куда лететь и где садиться пилотам не сказали? — спросил Волконицкий.
— Верно сказал, — согласился Никифоров. — Но по части самолетов тут специалист есть. Пусть Лариса рассудит.
— О чем? — спросила она, прикрывая ладонью рюмку. Она уже выпила целый бокал сухого вина, и от запаха водки вновь подступила тошнота.
— Как о чем? О самом нашем главном. Куда летим, зачем летим, и на что сядем? — чуть запинаясь, объяснил Никифоров.
— На что? Ясное дело — на… Не при женщине будет сказано! — вставил Николай.
— Какая она тебе женщина? Она твоя жена. Мне б такую — полгоря бы не знал! — насупившись, возмутился Никифоров.
— Я лучше расскажу из сказки, мы недавно с Мишей читали, — примиряюще сказала Лариса.
— Он уже спит. Мама его в своей комнате уложила, от нас подальше, — сказал Николай.
— Это о том, как Алиса заблудилась в лесу. Шла, шла — и спросить не у кого. И вдруг увидела Кота, сидящего на ветке.
— Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? — обрадовалась она.
— А куда ты хочешь попасть? — вопросом на вопрос ответил Кот.
— Мне все равно… — сказала Алиса.
— Тогда все равно, куда идти, — заметил Кот.
— … только бы куда-нибудь попасть, — пояснила Алиса.
— Если хочешь куда-нибудь попасть, то обязательно попадешь. Только нужно долго идти, — сказал Кот.
Мужчины выжидающе молчали, ожидая, что дальше. Наконец Никифоров засмеялся и поднял рюмку:
— Какая же у тебя, Колька, жена! Умница! До чего жаль, что дураку досталась. Да, не обижайся, я же любя. Рядом с такой женщиной мы все — дурак-дураком и лопоухие. За тебя, Ларисочка! Как, Николай, в твоей песне поется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168