Ему приснился хвойный лес, почти такой, как возле их дома в Рощино, только нигде не было кустарника — далеко насквозь стояли покрытые мхом стволы елей и сосен. Было темно и прохладно. Казалось, каждое дерево хранит свою тайну, а под ними распускались цветы и тихо летали диковинные птицы, пение которых он не слышал. Потом в густой чаще вдруг осветлело, и он увидел, как по скалистому утесу сбегали чистейшие струи, радужно переливаясь в лучах солнца на синем небе.
Журчание становилось все громче, пробиваясь в знакомое с детства: «во поле березонька стояла, во поле кудрявая стояла…». Звуки становились все громче и назойливей, пока не стали явью.
Звонок повторял одну и ту же мелодию, Горлов купил его Нине на 8-е марта и сам переделал. Еще не совсем проснувшись, он открыл входную дверь.
Стоявший перед ним человек был высок ростом, худощав и в общем симпатичен, если бы не свесившаяся на лоб челка и чуть косящий взгляд, от чего глаза казались разноцветными.
— Слышал, вы хвораете, вот и решил зайти попросту, не чинясь, благо по случаю оказался рядом, меня зовут Павел Васильевич, вот мое удостоверение, — скороговоркой высказался пришедший, махнув перед Горловым красной книжечкой. — С удовольствием разделю с вами чашечку кофе. Не отпирайтесь, Борис Петрович, вы ведь до него, большой любитель. Совместим приятное с полезным, поскольку вы еще не вполне проснулись,
«Как он узнал?» — удивился Горлов, но тут же догадался, увидев в зеркале примятую подушкой щеку.
— Кофе нет, кончился. Разве что, чая? Крепкого? — спросил он.
— Чай, так чай, — легко согласился Павел Васильевич. — Судя по всему, мой приход вас не удивил?
— Собственно, зачем… Идемте в комнату, только не убрано, а я поставлю чайник, — промямлил Горлов, начиная понимать, кто к нему пришел…
Он медлил, оттягивая разговор. Пока вскипала вода, расставил на столе чашки, потом ополоснул кипятком чайник, насыпав заварку больше, чем обычно, заметил, как противно дрожат руки.
— Увлекаетесь Сахаровым? Светлейшего таланта человек! Вся история человечества сложилась бы по-другому, если бы он закончил свою работу по термоядерной энергетике. Большая потеря, что мы его не уберегли, очень большая потеря. Недоглядели, знаете ли, — сказал Павел Васильевич, указав на лежавшие рядом листы. Заметив смущение Горлова, он добавил: «Не буду скрывать, что разделяю многие фундаментальные принципы, пропагандируемые Сахаровым, и неоднократно выступал за то, чтобы Андрей Дмитриевич мог свободно высказаться в честной дискуссии. Как говорил Ларошфуко, если вы хотите иметь друзей, пусть они превосходят вас, а их мнение отличается от вашего. Но тогда было другое время, и у меня даже были неприятности. В конце концов было принято иное решение. Видимо, на тот момент так было надо.»
— Еще чая? — спросил Горлов, стараясь скрыть охвативший озноб.
— Пожалуй, — сказал Павел Васильевич, подставляя чашку.
— Я где-то слышал, что у следователей есть такой прием — начать издалека, как бы ни о чем, чтобы отвлечь допрашиваемого, а потом…
— Помилуйте, Борис Петрович! Уж не думаете ли вы, что я к вам пришел, так сказать, с карательными функциями?
— Извините, Павел Васильевич, не разглядел ваше удостоверение.
— Так и ни к чему, — доброжелательно улыбнулся тот. — Вы уже поняли, я из Комитета. Буду уходить, запишу телефон и фамилию. А про Сахарова — из чистого интереса. Любопытно узнать ваше мнение. Ведь отсутствие любопытства — есть ни что иное, как отсутствие способностей, не так ли?
Кстати, академик Сахаров высоко ценит работу КГБ. Возможно, вы не заметили, где-то здесь, да, вот, послушайте: «…именно КГБ оказался благодаря своей элитарности почти единственной силой, не затронутой коррупцией и поэтому противостоящей мафии». Хотя не секрет, что сейчас в обществе усиленно насаждается негативный образ правоохранительных органов. Насаждается с далеко идущими целями и, к сожалению, не без успеха. Но, если уж Сахаров сумел встать над личными обидами, то нам простым советским людям сам Бог велел.
Горлов не мог уследить за причудливыми поворотами в словах собеседника, и от этого волновался все больше, едва сдерживаясь, чтобы не спросить: «Что вам от меня нужно?».
— А касательно вашего вопроса скажу, что допрос, как форма нашей деятельности по охране государственной безопасности, занимает далеко не первое место, — продолжал Павел Васильевич. — Допрос, знаете ли, в большинстве случаев есть ни что иное, как признание наших ошибок. Да, не удивляйтесь — ошибок! Ведь если мы кого-то допрашиваем, значит уже возбуждено уголовное дело, по окончании которого обвиняемый будет осужден, как правило — на длительный срок. Стало быть, окажется изолированным, перестанет приносить пользу обществу. А ведь наша главная забота — это забота о людях. Вовремя предостеречь, остановить, и, глядишь, оступившийся или заблуждающийся человек, осознал свое противоправное поведение, исправился, вернулся к честному труду. Конечно, мы не берем в расчет предателей и изменников! Речь идет в частности о таких, как вы. Ведь допустили же вы, уважаемый Борис Петрович, серьезные нарушения?
— В общем, можно считать… — внезапно охрипшим голосом произнес Горлов.
— Допустили, допустили, не отпирайтесь, прекрасно знаете, о чем я говорю. Уверен, что вы допустили Рубашкина к секретнейшим документам не для того, чтобы он передал их иностранцам…
— Сроки как всегда поджимали, а текстовые документы всегда делал Рубашкин, — волнуясь, сказал Горлов.
— …и ваши упущения не нанесли государству ущерба, а были продиктованы исключительно интересами дела, нашего общего с вами дела по обеспечению безопасности Советского Союза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168