— … по нашим подсчетам сведения распространятся среди подавляющей части населения за три, максимум — четыре, дня, — закончил Сурков.
— Я спросил о политических последствиях, — напомнил Гидаспов.
— Мы не располагаем методами, позволяющими давать точные оценки, однако наши специалисты считают, что на результаты голосования это не повлияет.
Мнения специалистов Сурков не знал потому, что таких специалистов у него не было, но говорить об этом первому секретарю Обкома было нельзя, а сказать «Я считаю…» показалось недипломатично. «На самом деле на итоги выборов уже ничто не повлияет, разумеется, кроме их отмены», — подумал генерал.
— Боюсь, ваши специалисты ошибаются, — сказал Гидаспов и, сощурившись, чтобы не надевать очки, заглянул в лежавшую перед ним бумагу. — Ваш вариант очень опасен, да, очень опасен. Мы рискуем прогреметь на весь Союз, причем скверно прогреметь, как уже случилось с нашим митингом. Его ославили на весь Союз как отрыжку сталинизма и навязали имя собственное: «гидасповский»! А какие-то оголтелые мерзавцы умудрились прилепить мне кличку «Гестапов». Согласитесь, что при всей вздорности, узнавать такое — радости мало.
— В наших сводках ничего подобного не было, — возмутился Сурков, прекрасно знавший, что первый секретарь Обкома ничуть не преувеличивает.
— Да, в еженедельных справках, которые поступают в Обком, этого не было. Но я узнал из других, не менее надежных источников. По-человечески вас понимаю — вы не хотели меня расстраивать. С одной стороны я ценю вашу деликатность, но с другой — имею основания думать, что мое УКГБ может лукавить: что-то скрыть, а что-то подать в искаженном свете.
Сурков вспомнил о разносах и выволочках, которые по разным поводам устраивал ему Гидаспов, но говорить об этом или даже дать понять, что он таит обиду, было совершенно ненужно и вредно.
— Пожалуй, вы правы, Борис Вениаминович, — подумав, согласился Сурков. — Должен признать, что я лично запретил включать эту информацию в обобщающие справки. И вы верно вскрыли мотивы этого решения. Мы с вами знакомы не первый год, и я уважал вас задолго до того, как вы стали Первым, а после мое личное, как вы точно подметили, человеческое отношение к вам нисколько не изменилось.
— Я никогда не сомневался в вашем добром товарищеском отношении, равно как и в вашем высоком профессионализме и вашей принципиальности. Тем более, мне хотелось бы слышать ваше откровенное мнение о возможности предотвращения митинга таким способом, чтобы полностью исключить риск какого бы то ни было скандала. А в предлагаемом вами варианте риск недопустимо велик. Вы согласны, Алексей Анатольевич?
— Риск, безусловно есть, Борис Вениаминович, и немаленький…
— Немаленький — значит большой?
— Очень большой! — глядя в глаза собеседнику, ответил Сурков. — И я хорошо понимаю, что — извините за каламбур — если прогремим, то наверняка и загремим. Мягкого выхода из ситуации, аналогичной тбилисской, сейчас не будет.
— И все-таки настаиваете на вашем плане? — спросил Гидаспов.
«Хочет завязать на меня всю ответственность», — подумал Сурков и четко ответил:
— Работа проводилась по поручению Обкома. Я не настаиваю на реализации именно данного оперативного плана, но другого, лучшего — нет.
На самом деле другой план был, — точнее не план, а предварительные проработки. Но Сурков пока не решил, надо ли делиться этим с Гидасповым. Первоначальный замысел предложил Беркесов, тот самый, который нашел замечательный выход из проваленной операции «Волокдавы». Беркесовская комбинация была задумана блестящей, хитроумной и при полном напряжении всех сил реально осуществимой.
«Подожду, пусть сам что-нибудь предложит», — подумал Сурков, чуть подав вперед корпус. Это движение было хорошо заученным, из того арсенала приемов, которые применялись всеми разведчиками во время речевых контактов с объектом, воспринимающим его подсознательно как предельное внимание и сосредоточенность собеседника.
— Так-таки нет? — хитро подмигнув, переспросил Гидаспов.
— Можно, например, превентивно изолировать сотни две зачинщиков. Мы с такой задачей справимся за сутки. Но в этом случае, как вы понимаете, огласка неизбежна. Она при таких операциях, можно сказать, заранее запланирована. Поэтому для задействования подобного мероприятия необходимо политическое решение ЦК.
— ЦК на это никогда не пойдет, а нашего уровня, думаю, вам не хватит! Но даже, если бы бюро Обкома приняло такое решение, в чем я, признаться, не уверен, реакция была бы хуже атомного взрыва. Вообразите, что затрубят наши враги: дескать, на шестом году перестройки и перед самым открытием Съезда народных депутатов у нас, в Ленинграде начались массовые репрессии!
— Мы предвидим все это и поэтому не предлагаем, хотя порой терпение на пределе и вот-вот истощится, — вспомнив недавнюю встречу с Крючковым, сказал Сурков.
— А что вы скажете относительно переноса митинга к «Юбилейному»? — спросил Гидаспов.
«И дался же ему этот митинг! Грамотный аналитик должен считать на десять шагов вперед, а этот уперся, будто от митинга зависит конец света», — с досадой подумал Сурков. Он специально тянул время, затягивая нудный разговор, пытаясь определить, следует ли предлагать Гидаспову собственный вариант решения.
— Ладно, давайте отложим. Время есть, надо все взвесить, тогда и решать, — вздохнул Гидаспов. — Что там у вас еще?
— Вы просили доложить по ситуации со Съездом.
— Да, на следующей неделе выезжать, а все как в тумане. Из ЦК прислали справку, что предстоит решить два ключевых вопроса:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168