3.7 Так это и есть небо!
Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов — без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную — на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп:
«АЭРОФЛОТ СССР»
Мурманское предприятие гражданской авиации.
Общежитие № 2
За пределы — не выносить!
Горлов вернулся в номер, и Лариса вошла следом с длинным пакетом из промасленной бумаги.
— Вылет откладывается. По крайней мере на два часа, — едва войдя, радостно сообщила она и, не снимая пальто, принялась разворачивать бумагу. Под ней оказалась огромная, больше полуметра рыбина.
— Это — семга, только что привезли. Посиди в сторонке, пока я все приготовлю.
Горлов накрыл постель покрывалом и, надев пальто, лег на кровать. Лариса хлопотала напротив. Достав из сумки литровую банку, она налила туда воды из стоявшего в углу бидона с отбитой эмалью и включила кипятильник. Потом накрыла столик салфетками и, переложив рыбину на две сдвинутые табуретки, взялась разделывать ее широким, острым ножом. Закончив, она завернула большую часть рыбы обратно в бумагу, а нарезанные куски выложила на фарфоровое блюдо с эмблемой «Аэрофлота», такой же, как на стеклянных чашках из темного, дымчатого стекла.
Незаметно для себя, Горлов задремал и вздрогнул, услышав, как его зовут.
— Не вставай, — сказала Лариса, придвигая к нему столик. Она села на другую кровать напротив него и взяла чашку с дымящимся кофе.
— Почему ты не ешь? Никогда такого не пробовал, ужасно вкусно, — сказал Горлов, откусывая бутерброд с рыбой.
— Поморы солят ее по-особому: добавляют сахара, а соли совсем немного. Называется — семужный засол, — сказала Лариса, не отводя от него взгляда. — Я так много хотела тебе сказать, а, когда встретились, не знаю, что говорить. Будто все забыла, будто все из головы выветрилось. Глупо, да?
— Я где-то читал, как в гостинице к знаменитому писателю вечером зашла горничная. Выходя утром, вздохнула: «Так и не поговорили!» — улыбнулся Горлов.
— Скажи, как ты ко мне относишься?
— А ты?
— Нечестно на вопрос отвечать вопросом.
— Нечестно предавать и обманывать. А все остальное в любви — честно, — сказал Горлов.
— Разве ты никого никогда не обманывал и не предавал?
Он вспомнил о жене, и на мгновение стало стыдно.
— Если разобраться, то окажется, что обманывал. Врал каждый день, по несколько раз. Можно сказать, вся жизнь — это череда мелкого вранья. Но по большому счету — никого. Надеюсь, что никого — помедлив, ответил он.
— А меня? — Лариса смотрела на него пристально и не мигая. Вокруг ее глаз проступили припухлость и краснота, будто она долго плакала.
— Еще не успел, просто времени не было, — пытаясь отшутиться, ответил Горлов и, увидев на ее лице, что сказал что-то не то, быстро добавил: «Я тебя люблю, очень люблю».
— И я тебя люблю! — воскликнула она. — Не могу понять, почему так произошло, но это и неважно.
Горлов почувствовал, что самое важное в ее словах ускользает от него. Но прошел миг и все вытеснило нетерпение, от которого высохло в горле и часто забилось сердце.
— Иди сюда, — внезапно охрипшим голосом сказал он и отодвинул в сторону стоявший между ними столик. Горлов хотел что-то сказать, но будто спазмом сдавило горло. Он обнял ее за шею и притянул к себе, а она, похоже, ждала оказаться рядом с ним. Ее губы и руки сами нашли то, что искали, и все случилось так быстро, будто иного не могло быть. Она двигалась гибко и сильно, будто за глотком воздуха рвался выплывающий из глубины ныряльщик.
— Я — твоя, твоя, вся твоя, — повторяла она все чаще и громче, но вдруг заметалась будто хотела освободиться от его тяжести, вскрикнула и тут же обмякла, безвольно уронив руки с его плеч.
* * *
Они уснули в тесном переплетенье и, одновременно проснувшись, счастливо улыбались друг другу, не в силах и не желая пошевелиться. Наступало утро. Под потолком меркла голая, в желтых потеках лампочка, но она была почти незаметна — толстую наледь на окне между рамами пронизывало ровное, голубое свечение, и только вверху, где стекло отпотело от их дыхания, окрасилось низким солнцем.
— Господи, мне же через полчаса надо быть в самолете, — вдруг спохватилась Лариса, но только теснее прижалась к нему. Ее губы были влажными и теплыми.
— Теперь я понял, что значит «сладкий поцелуй» — не отрываясь, шептал Горлов. — Что значит, слаще меда…
Но прошло больше получаса, прежде чем они начали торопливо одеваться, и Лариса, не глядя, скидывала в наплечную сумку все, что попадалось под руку.
Горлов закашлялся от резкого морозного воздуха, едва они выбежали на улицу. Край багрового солнца чуть выглядывал над низкими, белыми сопками, небо вокруг было темно-синим и только с одного края чернело глубиной. Дул сильный сухой ветер, понизу завивалась поземка, и Лариса на ходу кутала лицо в меховой воротник.
— Мы забыла твои сапоги, — Горлов остановился, заметив на ней узкие туфельки лодочкой.
— Пойдем, нет времени, — Лариса настойчиво тянула его за руку.
— Подожди, я точно помню, вечером на тебе были сапоги, — возразил он.
— Я их отдала…
— Кому?
— Дежурной. За отдельный номер. Она давно просила такие. Пойдем же скорее.
— Как только прилетим, я куплю тебе такие, нет — вдвое лучше. В «Березке», в «Альбатросе», из-под земли достану, — торопливо говорил Горлов, на бегу доставая из кармана паспорт и деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168