Говорят, можно пройти весь город, не выходя на ули
цу, не показываясь людям. Это все от турок, совершавших время от времени гр
абительские налеты.
Утварь тоже вся как в музее. Фонари для свечей, луженая посуда, очаги, даже
тряпочки прихватывать горячую сковородку имеют свою форму, красиво выш
иты.
Внутренние покои, весь дом располагают к неторопливой жизни, без суеты, б
ез беготни, без нервотрепки. Спокойно трудись, спокойно отдыхай, простор
но, тихо, все под руками. Кроме того, все красиво, и не просто красиво, но отв
ечает твоему установившемуся вкусу.
Хозяйка (тоже красивая) угощала нас экзотическими сластями, приготовлен
ными из разных фруктовых и ягодных соков. Нечто вроде повидла, мармелада.
Все домашнее, все с орехами, все необыкновенно вкусно.
В Златограде зашли мы и в кофейню. Приходят сюда только мужчины. Они сидят
подолгу, играют в кости, рассказывают друг другу прошлое, курят, пыот кофе
, смеются, поют песни.
Кофе варит здесь будто бы лучший кофевар на всем Балканском полуострове
. Я понаблюдал за его манипуляциями. У него множество медных кружечек на д
линных черенках (вроде бы, значит, глубоких ковшичков, может быть, даже их
лучше называть тиглями). Перед кофеваром на плите куча горячей золы, с про
блескивающими в ней золотистыми угольками. Над кучей золы куб с кипятком
. Тигли с кофе и сахаром хозяин заливает кипятком и сует в горячую золу. Сл
ава его зависит в дальнейшем от интуиции Ц в которую секунду взять ковш
ичек из золы, уловить ему одному ведомое мгновение.
Сам кофевар убеждал нас, что все зависит от того, как поджарить кофе. «Снач
ала зерна стреляют так: пук-пук-пук. Снимать их еще нельзя. Если снимешь Ц
кофе будет кислить. Впрочем, многим это нравится. Я жарю до тех пор, пока зе
рна начнут стрелять так: пэк-пэк-пэк, тогда кофе готов».
Конечно, я сильно сомневаюсь, чтобы на всем Балканском полуострове не бы
ло кофевара лучше и опытнее. Но от сознания, что это так, кофе мужчинам из З
латограда кажется в несколько раз крепче, душистее и вкуснее.

ЭТЮД ИСТОРИЧЕСКИЙ

Оставим в стороне Куликовскую битву или изгнание армии Бонапарта. Из все
х других войн, которые вела Россия, не было другой, столь же популярной, ст
оль же понятной народу, столь же священной, нежели русско-турецкая война
1877 года.
В XIV веке Болгарию захватили турки. От царствования последнего болгарско
го царя Ивана Шишмана осталась лишь светлая, как бы даже золотая песня с п
овтором: «Милая моя матушка», которую я целиком приведу в одном из послед
ующих этюдов.
Ночь затопила землю. Песни вместо золотых стали багряно-черными, как кро
вь посреди пожарища, как осеннее балканское небо в тревожном зареве. А по
том и этих песен не стало слышно на болгарской земле. 200 лет татарского ига,
испытанных Русью, Ц тяжело и много. Пятьсот Ц в два с половиной раза бол
ьше, чем двести. Да и оккупация была более цивилизованная, более продуман
ная, прочная, душная. Был исторический момент, когда болгары стали забыва
ть, что они болгары.
В 1742 году монах Халендарского монастыря, отец Паисий (год назад болгары то
ржественно отметили его юбилей) выпустил в свет невинную на первый взгля
д книгу о болгарской истории, о болгарской национальной культуре. Что ту
т страшного для оккупантов?
Но цель у Паисия была одна Ц напомнить болгарам, что они болгары, что у ни
х была своя родная болгарская культура. И было солнце, и были песни, Ц и вс
е это было болгарское, то есть, значит, была свобода.
Вот почему смиренный Паисий с его незатейливой книгой считается (так оно
и есть) первым борцом за освобождение Болгарии от турецкого ига. Его книг
а стала тем комочком снега, пущенным с крутой горы, на который накручиваю
тся все новые и новые слои, и вот уж рушится вниз огромная многотонная глы
ба, и становиться на ее пути не просто рискованно, но опасно. В горах, напри
мер, она может сорвать с места дремавшую до сих пор снеговую лавину.
То есть, значит, я представляю теперь сердце болгарина Паисия крохотным
огоньком среди всеобщего мрака.
От огонька, от единой свечечки то тут, то там пошли загораться новые, пока
еще крохотные, пока еще разрозненные робкие огоньки. Попадет огонек на с
ухое, приготовившееся к вспышке место, вспыхивает, освещая окрестную тьм
у. Говорят Ц вспышка, бунт, восстание.
Если вдуматься, какое древнеславянское, какое торжественное слово Ц во
сстание. Не просто вставание (с колен, из лежачего пресмыкающегося полож
ения), но восстание. Обильно полилась в пересохшую знойную землю праведн
ая болгарская кровь.
В середине XIX века окончательно прояснилось: своими силами не освободить
ся, не приподнять, не сдвинуть, не отвалить гнетущего камня. Тем героичнее
представляется каждая новая, самоотверженная, отчаянная даже попытка.

Христо Ботев высадился с горсткой храбрецов, переплыв Дунай около Козло
дуя, в надежде, что вспыхнет сразу все, даже земля, даже горы Балканы, даже в
ода в Марице. Ничего не вышло. Крестьянин, у которого храбрецы попросили в
олов, вместо того чтобы и волов отдать, и самому присоединиться к отряду, н
ачал будто бы торговаться за несчастных волов, и будто бы великий поэт, па
триот и воин, воскликнул с горечью в сердце, что крестьянин, торгующийся-д
е за волов, не достоин свободы. Впрочем, может быть, это и легенда.
На самом деле все было сложнее. Иго как бы трупным ядом отравляло души люд
ей, делало их вялыми, безразличными, отнимало веру в победу.
Тем чаще и пристальнее смотрели болгары в сторону великой России.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41