Эта была такая жестокая и страшная правда, что у Аристарха Павловича заныло сердце. Он и сам любил мечтать, строить красивые планы, которые, за редким исключением, никогда не сбывались. Он уже давно привык жить двойной жизнью – реальной и придуманной, которые тоже почти не совпадали. Ему становилось жаль и Ерашовых, и себя. Какой-то безжалостный каток катился на них, чтобы превратить существование во что-то плоское и гладкое, как асфальтовая дорожка. И Николай Николаевич сейчас не обвинял и не осуждал его, а предупреждал – берегись! Приготовься, сейчас тебе будет больно. Ты должен сам лечь под этот каток и стать максимально плоским, иначе раздавит.
– Да, говорят, ты женился, – неожиданно спохватился Безручкин. – Молодую женщину взял, работницу Дендрария… Ну что, поздравляю! Значит, есть в тебе сила. Потому и жалко тебя, Палыч… Не подумай, что я тебя от Ерашовых отвращаю, поссорить хочу. Наоборот, сам хочу с Ерашовыми помириться да помочь им. И тебе хочу помочь, потому что ты честный человек. Скажи старшему – я первый ему руку протягиваю. Он человек гордый, это ему понравится. Организуй нам встречу, поговорить надо… И сам переходи-ка работать ко мне, вместе с женой. Вы оба с лесным образованием, то, что надо. Мне все равно новые штаты набирать. Подумай, поговори со своей супругой. Она молодая, ей рано жизнь свою доедать и донашивать.
Не прощаясь, он пошел к своей машине, открыл дверцу, но вновь захлопнул ее, осмотрел лобовое стекло, капот и крикнул:
– На обочине оставил – камнем шарахнули, сволочи! Понимаешь, импортные машины бьют! Шпана уличная… Да, Палыч, Таисья Васильевна просила передать. Она двести тысяч тебе вернет. Ты больше не хлопочи, я ее квартиру купил. Лимон сверху набросил – отдала. Старухам жить надо… А здесь у меня теперь офис будет. Таисья Васильевна на девятый день обязательно приедет помянуть и деньги привезет.
Аристарх Павлович долго еще сидел на парадном крыльце, тупо глядел перед собой, а в голове было темно и пусто, как в заброшенном ночном доме. И как обычно бывало в таких случаях, эта пустота начинала медленно наполняться возмущением и гневом. Ему хотелось взять кол, пойти разбить машину Безручкина и самого его размолотить в прах, но вместо этого он побежал к озеру и, раздевшись на ходу, нырнул с мостков. Вода на дне была ледяной, немели ноги, но холод не остужал головы. Тогда он наскоро оделся и пошел искать Валентину Ильинишну. Женщины делали обмер молодых посадок и переучет деревьев – уже месяца полтора в Дендрарии шла инвентаризация.
Валентина Ильинишна встретила его настороженно – видно, заметила возбуждение. И женщины переполошились:
– Что случилось?
Он засмеялся, чтобы скрыть гнетущее свое состояние, и пропел:
– Я по тебе скучал! Пойдем гулять?
Ей было приятно, однако до конца рабочего дня оставалось еще часа полтора. Женщины расценили это по-своему и замахали руками Валентине Ильинишне:
– Иди, Валечка! Все равно сегодня не закончить!
И когда они уходили, за спиной послышался легкий, приглушенный смех. Валентина Ильинишна погрозила кулачком, а Аристарху Павловичу сказала:
– Это они от зависти… Знаешь, как приятно!
Часа два они молча гуляли по самым глухим аллеям. Шли тихо, держались за руки, прижимались плечами друг к другу и переглядывались. В другой раз бы Аристарх Павлович испытал великое блаженство: не нужно было ни слов, ни каких-то поступков и действий. Однако сейчас ему было мало этого, чтобы заглушить тревогу, в присутствии Валентины Ильинишны еще больше нараставшую. Один-то он еще мог и доживать, доедать и донашивать свою жизнь, как старую и привычную рубаху, но теперь это было исключено, ибо в руках его была судьба Валентины Ильинишны. На нем лежала лишь мужчине понятная ответственность за ее будущее и за ее чудесное существование рядом с ним. Первая жена Аристарха Павловича была старше его, и как-то с самого начала жизни она поддерживала свое верховенство над мужем. Она не держала под каблуком, не давила на него своим опытом и женской прозорливостью; она позволяла ему подчинять себя, оставляла за мужем последнее слово, однако слово это незаметно и ненавязчиво сама вкладывала в его уста. Аристарх Павлович давным-давно раскусил этот прием жены и не противился ему. Может, потому они и прожили довольно мирно и счастливо. Несмотря на покладистый характер, Аристарх Павлович все время ощущал в себе желание проявить волю, и невостребованное это чувство лишь накапливалось в нем, словно он предугадывал еще одну жизнь и скапливал для нее силы.
И теперь его воля должна была быть спасительной в этой другой жизни. Именно на нее полагалась Валентина Ильинишна, доверяя ему полную власть над собой. Ему же было еще непривычно властвовать, и он ни разу не говорил волевого слова, боясь тем самым как-то ущемить либо поранить молодую жену. Ему все еще чудилось, что жизнь можно прожить так же, какой она виделась в мечтах: понимать друг друга без слов, держаться за руки и смотреть друг другу в глаза. Он никак не мог сломать в себе то, что годилось для юности, но никак не подходило к зрелой жизни.
Он даже был благодарен Безручкину, который ткнул его носом в надвигающийся каток жизненных перемен, и теперь Аристарх Павлович с необычной яркостью вдруг увидел окружающий мир. И разумно было сделать выбор: бежать от этого катка, прячась в воображаемой жизни, либо хладнокровно лечь под него и превратиться в след. Но он так же отчетливо понял, что не желает ни того ни другого; безвыходная же ситуация наливала его какой-то безрассудной упрямостью и жаждой противления. Он превращался в мужика себе на уме и хотел сейчас единственного – поскорее избавиться от тревоги, обливающей сердце, которая мешала ему проявить свою волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144