Прежде чем выбраться, Кирилл поплутал по закоулкам и неожиданно очутился перед знакомым железобетонным забором институтской конефермы. За ним высились полуобнаженные кроны деревьев Дендрария.
Он шел по центральной аллее. В полном безветрии с дубов неслышно облетала золотистая листва, лес был светлый, пронизанный солнцем и каким-то покойным торжеством. Справа он услышал звон воды и будто зачарованный этим единственным звуком пошел на него.
Из пня поваленного Колокольного дуба бил фонтанчик. Кто-то вырубил, а точнее, хотел вырубить чашу – ножка ее была не обработана, но уже намечен ее контур, опирающийся на огромные, в обхват, корни. Под корнями земля была аккуратно забетонирована, тоже в виде чаши, и обе они – деревянная и бетонная, были вровень с краями наполнены водой. Тонкие ее струйки равномерно срывались с краев, и бесконечный звон их далеко разносился в прохладном осеннем воздухе.
Вода из бетонной чаши стремительно уходила в крупный, ноздреватый песок.
В нижней, бетонной чаше Кирилл вымыл руки и лицо, попил из деревянной.
– Хорошо, – проронил он, чувствуя облегчение.
Поверженный Колокольный дуб лежал как каменная гора. Обрубленные ветви валялись в стороне и казались чужими. От ствола была отпилена огромная и плоская чурка со старыми следами топора и уложена на землю, как курган. Свежий спил был довольно ровным, и от красноватой сердцевины, как от солнца, во все стороны разбегались золотистые лучи. Кирилл ощупал шероховатую древесину, попробовал посчитать годовые кольца, но тут же сбился со счета: в глазах рябило от прожитых деревом лет…
Дома его не ждали. Он вошел через боковой вход, почему-то не запертый, и напугал Екатерину.
– Господи!.. Неужели тебя отпустили?
– Отпустили, – проронил он.
– Ну, снимай плащ… Аннушка заболела!
– Где она?
– У себя, – пугаясь его вида, махнула рукой Екатерина.
– Алешу… не нашла? – сдерживая подступающий кашель, спросил Кирилл.
– Нет, не нашла…
Не раздеваясь, Кирилл вошел в комнату Аннушки. Она лежала в постели, голова на высоких подушках, в руках какая-то книга в мраморном переплете.
Восстановленная статуя Афродиты стояла в углу, лицом к стене…
Мгновение они смотрели друг на друга, но вот магнитное поле взглядов распалось и перестало существовать.
– Прости меня, – сказал тихо Кирилл, глядя в пустое пространство. – Я вернулся… Тебе больно?
– Ничего, я скоро встану на ноги, – сдержанно проговорила она.
– Я тоже встану.
– Конечно, встанешь, Кирилл.
Он посмотрел в спину Афродиты и сказал в ее же сторону:
– Ну, я пойду. День сегодня хороший…
– Ступай, – она прикрыла лицо книгой в мраморном переплете.
Кирилл осторожно затворил за собой дверь, постоял минуту и пошел в парадную залу. Там никого не оказалось. Куда-то исчезла старинная мебель, и лишь камин глядел на него черным зевом. Кирилл посидел возле него на стуле, посмотрел на черные, подернутые холодным пеплом угли и тихо пропел:
– Гори, гори, моя звезда…
Замолк и сунул руки в карманы – было холодно. Пальцы нащупали ключи от квартиры. Кирилл вынул их, позвенел, как колокольчиком, и бросил в камин. Пепел взвихрился и унесся в трубу.
Потом он встал, откинул спинку дивана и сунул руку в нишу. Рукоятка кольта почему-то показалась ему теплой, нагретой чьей-то рукой. Он достал обойму – тупо блеснул последний патрон. Утопленный пальцем, он подпрыгивал словно живой и встал на место. Кирилл спрятал пистолет в карман и, придерживая его, чтобы не перекашивало тяжестью плащ, скорым шагом двинулся на ерашовскую половину. В коридоре на его пути стояли племянники.
– Мы тебя помиловали, – серьезно сказал Колька.
– Вот тебе копия указа нашего, – Мишка подал скрученную в трубку бумагу.
– Простите меня, – сказал Кирилл, принимая свиток.
– Сказано же – помиловали, – с достоинством подтвердил Колька. – Читай указ.
Племянники удалились в свою комнату, храня какое-то спокойствие и терпение.
Кирилл зашел на кухню к Екатерине. Она сидела за столом и перебирала рис, рассыпанный на клеенке. Пальцы двигали зерна, а глаза смотрели куда-то мимо, в пустоту.
– Где же… батя? – спросил он.
– А?.. А, они недавно в город ушли, – очнулась Екатерина. – Подавать заявление в загс.
– Заявление?
– Да… Они же не расписанные живут. Ты раздевайся, скоро обедать будем.
– Хорошо… – проронил он. – Я пойду пока, погуляю. Солнце на улице.. Прости меня, Катя.
– Что? – Пальцы ее замерли над рисом.
– Прости меня…
– Ага, – невпопад проронила она. – Столько камешков в зерне…
Кирилл вышел из дома, осмотрелся и прикованный золотистым бором на той стороне озера решительно направился к нему низким берегом с космами плавающей осоки. Побродив среди сосен, он наткнулся на проселок среди звонкого, голого леса и непроизвольно побрел вглубь. Идти было хорошо: мягкая листва шуршала под ногами, взгляд спокойно плавал по тихому морю неподвижного воздуха в голубеющем небе, и судорога кашля не скрадывала больше полегчавшего дыхания.
Он не заметил, как извилистый проселок исчез из-под ног, и кругом оставался один лишь просветленный и торжественный лес. Он брел зигзагами, иногда кружил на одном месте или около понравившегося дерева; он не думал, куда идет и зачем, и потому не заботился об ориентирах. Сейчас он не ощущал ни прошлого, ни будущего…
А солнце, зависнув над головой, как сердцевина Колокольного дуба, катилось следом по свежему спилу неба.
Но вдруг впереди, совсем близко, он увидел девушку с лошадью и скорее угадал, чем узнал, жеребчика.
– Ага? – позвал он. – Ага!
Жеребчик остановился, повернул голову назад, однако девушка взяла его за гриву и повлекла вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144