– И правда, мальчик, – ласково и печально проговорила она, роняя с плеч шаль. – Безжалостный романтизм… Отчего же у тебя такое лицо, милый мой мальчик? Не сердись и ничего не бойся. Послушай, какая тишина кругом! А это шуршит солома…
Кирилл склонился к ней и, ощутив ее дыхание, больше ничего уже не слышал, потому что в ушах зазвенело, как от первого выстрела в танковой башне…

* * *

Он проснулся на рассвете, заботливо укрытый цыганской шалью. Надежда спала рядом, раскинув волосы по соломе. Он ничего не заспал, не забыл, не утратил; он помнил все отчетливо и мог повторить все слова, произнесенные как в бреду. Единственное, что совершенно вылетело из головы – было имя, поскольку он называл ее Аннушкой. И она даже не поправляла его, отзывалась на чужое…
Он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления о том, что случилось. Думал как-то холодно и спокойно, с плотно сжатыми зубами и не ужасался даже тому, что о его шальной ночи в мастерской может узнать Аннушка. Отчего-то была уверенность в своей безгрешности и полной тайне происшедшего. Он засыпал с каким-то незнакомым отвращением к этой женщине и в полусне говорил ей об этом. Но Надежда принимала и понимала все, шептала в ответ, что так и должно быть, что миг отвращения короток и что он проснется с новым страстным желанием.
И она оказалась права…
Но Кирилл осторожно встал и, одевшись, подошел к мольберту. В полумраке мастерской он не узнал себя: с темного холста смотрел человек с тяжелым лицом и с таким выражением, будто спрашивал всякого смотрящего – что вам еще надо от меня? Подите все прочь…
И не было ни одной соломинки, зато откуда-то из мрака падали зеленоватые, неживые отблески и лежала на лице крестообразная, неясная тень, возможно бросаемая невидимым оконным переплетом.
Он вернулся к постели, тихо присел на край. Лицо Надежды во сне было безмятежным, и приоткрытые влажные губы словно подчеркивали ее доступность и простоту отношений. Можно склониться, поцеловать ее и мгновенно разбудить бурю страсти и чувств. Она тоже вряд ли помнила его имя, потому что называла капитаном. Но если раньше даже намек, даже догадка о тайном пороке Аннушки вызывала в нем волну гнева, ревности и обиды, го сейчас эта доступность не казалась ему пороком. С нею было проще, и оттого он испытывал свободу, а не мучительные переживания; с нею можно было ни о чем не думать, а говорить лишь те слова, что вырываются в полубезумном бреду.
Кирилл коснулся ее щеки, тронул пальцами губы:
– Мне пора уходить.
Надежда подняла голову, вяло встряхнула волосы:
– Который час?
– Почти семь…
Она вскочила, как пружина, однако без суеты стала одеваться.
– Мне тоже пора… К восьми на работу, и надо забежать домой.
– Где ты работаешь? – спросил он.
– Где? – усмехнулась она. – Барменом в гостинице… Тебе зачем? Хочешь еще встретиться?
– Я уезжаю сегодня…
– Ну, счастливого пути! – засмеялась она. – Привет прекрасной незнакомке. Хотя какая она незнакомка… Ее зовут Аннушка.
– Я тебя никогда не забуду, – сказал он банальную фразу и замолчал от этого.
– Это я знаю! – уверенно заявила Надежда.
– Откуда ты знаешь? Я тебя обманул!
– Нет! – Она погрозила пальцем. – Всю жизнь помнить меня будешь. И умирая, вспомнишь!
– Почему?
– Потому что я – первая! – Она взяла его голову, заглянула в глаза. – Я могу забыть тебя, если ты скоро исчезнешь. Но ты – никогда. Знаешь, как приятно думать об этом в век бессердечного романтизма! Я помогла тебе познать мир. Запомни: мужчина не имеет связи с космосом и познает его только через женщину. Что желает женщина – то желает Бог. Так-то, капитан!
Она рассмеялась, ловко собрала волосы в пучок, подхватила сумочку. На минуту остановилась перед портретом.
– Смотрел?
– Да…
– Николаич тебя пожалел, – решила Надежда. – Хотя нет, он просто никак не может освоить современного стиля. Но последняя кража пошла ему на пользу, освоит.
Автоматические замки на дверях лязгнули точно так же, как в прошлый раз, когда Кирилл уходил отсюда со свитком вырезанных холстов. Лестница покружила их и выставила на улицу.
– Салют, капитан! – Она махнула рукой и застучала каблучками по пустынной, гулкой дороге.
– Пока, – бросил он, глядя вслед.
Если он этой ночью и познал благодаря ей космос, то воспринял от него один только холод.
… Спустя полчаса он стоял неподалеку от входа в Дендрарий, укрывшись за углом автобусной диспетчерской. И чтобы не терять время, отчищал с плаща въедливый вороний помет. После чистки плащ походил на пятнистый морской камуфляж.
Аннушка вышла из Дендрария около девяти. Что-то скорбное было в ее облике – черное осеннее пальто, черная шляпка с вуалью, неторопливый и независимый шаг. Он выступил из-за угла, прошел за ней несколько метров.
– Девушка, у вас есть паспорт?
Аннушка остановилась, не оборачиваясь, проронила:
– Кирилл…
– Спокойно, – предупредил он. – Мы не должны обращать на себя внимания. Подождем автобуса.
– Почему ты убежал вчера? Это же ты был под моими окнами.
– А ты почувствовала это?
– Нет… Отец принес шляпу. Я догадалась.
– Кто еще догадался? – спросил он, озираясь по сторонам. – Алеша?
– Алеши нет дома. Почему ты не вошел? – Она смотрела сквозь вуаль пытливо и настороженно.
– На это есть причины, – уклонился он. – Объясню потом. Сейчас мы едем на вокзал, садимся в электричку и уезжаем.
– Новая авантюра?
– Безжалостный романтизм.
– Что случилось с тобой, Кирилл? Ты совсем чужой, – Аннушка незаметно коснулась его руки. – Руки холодные, глаза… И почему все время озираешься? Ты что-то украл?
– Тебя…
Она тронула небритую щеку Кирилла, осмотрела одежду и вдруг спокойно сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144