— Ну, каково ваше мнение? — спросил Эогиппус, когда они миновали еще один замок.— Пока не решил. Никак не разберусь в себе. Половина моего рассудка твердит, что это обворожительно. — Мэллори выдержал паузу. — А вторая, принадлежащая детективу, твердит, что эти штуки обеспечивают грабителям ужасно много укрытий.— У нас в Центральном парке нет ни одного грабителя.— А вот на это не рассчитывайте. Я только что видел движение вон за тем снежным сфинксом.Эогиппус посмотрел в указанном направлении и почти тотчас же сообщил:— Это всего лишь кукольный театр.— Под открытым небом, в полночь, в метель? — не поверил Мэллори.— А разве найдешь более подходящее время или место? — парировал Эогиппус. — В эту ночь множеству детей разрешают засиживаться допоздна ради встречи Нового года, а благодаря кукольному театру они не надоедают родителям.Подъехав поближе, Мэллори увидел толпу детишек, одетых в такие же накидки, как он, сидевших на земле скрестив ноги по-турецки и радостно смеявшихся над накатанным представлением о Панче и Джуди, разыгрываемых мужчиной и женщиной, покрытых снегом от макушек до пят. Приглядевшись к детям попристальнее, Мэллори обнаружил, что из-под половины накидок торчат мохнатые или покрытые чешуей хвосты. По разные стороны от группы с безмерно скучающим видом стояла пара девушек-старшеклассниц, явно приставленных присматривать за детьми, — одна вполне нормальная, а вторая с парой огромных кожистых крыльев.— А они не замерзнут? — поинтересовался Мэллори.— Они одеты в защитные плащи и накидки, — ответил Эогиппус.— Я об актерах.— А с какой стати им мерзнуть?— Но ведь они покрыты снегом, — указал Мэллори.— Естественно. У них снег не только снаружи, но и внутри.— Ты что, хочешь мне сказать, что под снегом людей и вовсе нет?— Совершенно верно, — подтвердил Эогиппус.— Не верю!— Но это правда. Всякий раз, когда выпадает достаточно солидный слой снега, дети бегут сюда, чтобы посмотреть представление о Панче и Джуди. Не представляю, каким образом, но снеговики ухитряются помнить свои роли от зимы до зимы.Как раз тут Джуди ударила Панча по голове сделанной из снега скалкой, и Панч, вопя и рыдая, повалился на землю под смех и радостные возгласы детей.— Вот видите? — указал Эогиппус. — Настоящего человека такой удар прикончил бы.— Согласен. — Мэллори сделал паузу. — Пожалуй, я просто привык к своему Центральному парку.— Отсюда не следует, что в этом Манхэттене нет своих опасностей, — продолжал крохотный конек. — Но исходят они из иных источников.— Таких, как Гранди?Эогиппус кивнул.К тому времени сценическая площадка уже осталась позади. Они приехали в унылое голое место, где единообразие пейзажа лишь изредка нарушалось случайной снежной скульптурой. Наконец вороной добрался до конца парка и свернул на узкую, покрытую свежими колеями улицу.— Где это мы? — осведомился Мэллори.— На улице Раскаяния, — сообщил Эогиппус.— Ни разу о такой не слыхал.— Она всего квартал длиной, идет от Чревоугодия до Похоти.— В моем Манхэттене их нет.— Конечно есть, только называются по-другому. Они вышли к перекрестку, и вороной остановился на красный свет. Воспользовавшись случаем, Мэллори оглядел поперечную улицу.Перед всеми дверями стояли швейцары, одетые один экзотичнее другого. Интерьеры зданий, тонущие в приятном полумраке, являли взгляду сплошной плюш да бархат, холодный ночной воздух далеко разносил визгливое хихиканье. Швейцар ближайшего к углу здания — высокий, бронзовокожий человек в тюрбане, золотом блестящем жилете, бархатных панталонах и туфлях с загнутыми кверху носами — убедительно расписывал достоинства заведения прилично одетому господину, казавшемуся нормальным во всех отношениях, если бы не пара крыльев за спиной; в конце концов он кивнул, дал швейцару немного денег и вошел в здание, где воздушная, полуодетая девушка тотчас взяла его под руку и повлекла прочь.— Улица Похоти? — предположил Мэллори. Эогиппус кивнул. — А почему она примыкает к улице Раскаяния? Что, в этих заведениях клиентов обирают до нитки?— Нет, они дают клиентам в точности то, что обещают; разнузданный разгул плоти при полном отсутствии неприятных эмоциональных последствий.— Похоже, они отрабатывают свои денежки, — заметил Мэллори.— Верно. И все равно большинство посетителей рано или поздно заканчивают на улице Раскаяния.— Как я понимаю, улица Чревоугодия сплошь состоит из ресторанов?— И все они до единого — четырехзвездочные.— Они тоже дают клиенту все, что он хочет?— Больше, — мрачно бросил Эогиппус.Красный свет сменился зеленым, они проехали короткий квартал, свернули налево, проехали еще квартал и свернули направо. И снова облик окружающих строений разительно изменился: неоштукатуренные здания из красного кирпича ухитрялись выглядеть пыльными даже под снегом, вдоль обочин стояли ржавые «нэши», «студебекеры» и «паккарды», не трогавшиеся с места уже много лет, под каждым фонарем приткнулся истощенный бродяга, а на дверях большинства магазинов висели таблички «НЕ РАБОТАЕТ».— Улица Уныния? — догадался Мэллори.Эогиппус кивнул, а вороной остановился.Мэллори поглядел на черные плотные гардины за окнами.— Тут какая-то ошибка.— Это улица Уныния, 124, — ответил вороной.— Но ведь это похоронная контора!— Тут уж не моя вина.Спешившись, Мэллори поставил Эогиппуса на тротуар, затем обернулся к вороному:— Побудь здесь. У меня есть подозрение, что в телефонной книге какая-то ошибка.— Тебе нужен был транспорт до улицы Уныния. Я его обеспечил. Мои обязательства перед тобой выполнены. — С тем конь развернулся и затрусил вдоль по улице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83