Я из-за этого и приехал.
— Я знал, что ты приедешь. Видел во сне. И маме сказал: вот посмотришь, приедет Асеин-ата.
— Да будет благословен твой сон.— Асеин еще раз поцеловал мальчика в лоб.— Я вижу, вы пока здоровы. У кого живете?
— Вон в той юрте, нам ее Бай дал.
— Одни?
— Нет, с нами еще Аджар-апа и Карачач-джене. Они помогают маме.
— А-а, понятно.— Асеин задумался, словно стараясь о чем-то вспомнить.— Погоди-ка,— сказал он,— у меня совсем
из головы вон. Я ведь тебе молодой кукурузы привез...
Обе переметные сумы и в самом деле доверху набиты початками. Старик вытащил целую охапку и протянул Кутуйану. Мальчик заулыбался: неповторимый запах свежей кукурузы щекотал ноздри, под пальцами шелестели бледно- зеленые листки, в которые укутан каждый початок, украшенный к тому же длинными пучками золотистых нитей, тонких и мягких.
Один за другим к Асеину и Кутуйану все ближе подбирались ребята, с которыми Кутуйан только что играл возле камня.
— Глядите, молодая кукуруза,— похвастался мальчуган.— Ее привез мой Асеин-ата... то есть мой и Казата, я же вам говорил. Идемте к нам, мы кукурузу мигом сварим, она еще совсем мягкая.
Весело переговариваясь, ребятня гурьбой двинулась к юрте, где жили Мээркан с сыном. Дети, выросшие в горах, всегда не прочь отведать угощение из долины.
Асеин не стал больше подыматься в седло. Ведя коня в поводу, он шел следом за ребятишками.
Юрта, которую Бай предоставил под жилье Мээркан и ее помощницам, стояла у скалистого выступа. Кутуйан еще издали закричал:
— Мама, Асеин-ата приехал!
Мээркан занята была вышивкой. Услыхав звонкий оклик сына, бросила на белую кошму нитки и наперсток и поспешила к выходу из юрты.
— Кажется, аке приехал?
Аджар и Карачач переглянулись: какой такой аке?
— Мама, Асеин-ата привез мне молодой кукурузы, вот она.— Кутуйан вытянул вперед руки, в которых держал початки.— Мы ее сейчас сварим, ладно? Ребята, бегите за дровами.
Мээркан только кивнула с улыбкой: «Хорошо, хорошо» — и поздоровалась с Асеином:
— Здравствуйте, аке, как вы?
— Все хорошо, моя добрая.
— Проходите, прошу вас.
Сразу видно, что в юрте занимаются рукодельем: всюду разложены куски материи, нитки, валяются обрезки... просто негде повернуться. Присели, поговорили о том о сем. Не успели чай подать, как в дверях появилась Бегаим. Женщины вскочили, засуетились.
— Сидите, сидите, я ненадолго, хочу поздороваться с
устааке.— Бегаим присела на кошму справа, поджав под себя одну ногу.— Как поживаете?
— Слава богу,— отвечал Асеин.— Вы сами-то как? Баке здоров? Как у него дела?
— Хорошо.— Бегаим жеманно приложилась к пиалке с чаем, сделала маленький глоток. Непонятно было, к кому и к чему именно относится ее короткий ответ — то ли она имела в виду только Бая, то ли все и всех вокруг. Бегаим вообще любила выражаться туманно.
В юрту забежал Кутуйан, перекидывая с ладони на ладонь горячий, только из котла, кукурузный початок. Хотел что-то сказать, но, увидев Бегаим, быстро повернулся и шмыгнул из двери наружу. Никто особенно не обратил на это внимания: ребенок, он и есть ребенок. Наверное, застеснялся Бегаим. Он ведь не знал, что она здесь, за хворостом бегал.
Но немного погодя он снова, на этот раз степенным, медленным шагом, зашел в юрту, держа в руках чистое полотенце с разложенными на нем несколькими вареными початками. Подошел к Бегаим.
— Это из нового урожая, Аим-апа. Асеин-ата привез. Может быть, отведаете?
Бегаим величественно наклонила голову, отщипнула кончиками пальцев несколько зернышек, поблагодарила:
— Спасибо, милый. Расти большой. Кукуруза и вправду новая, молодая.
Кутуйан вышел...
Асеин сидел и поглаживал седую длинную бороду. Скромность и воспитанность Кутуйана, его не по-детски внимательное отношение к людям и радовали старика, и чем-то пугали... Краем глаза глянув на Мээркан, старик понял, что она испытывает те же чувства, что и он.
Асеин уехал в тот же день. Спасибо Бегаим, вот уж истинно: жена хороша, так и муж хорош, визирь хорош, так и хан хорош. Не отговорилась тем, что Бая нет дома, не выпроводила Асеина с пустыми руками.
Бай вместе с другими умудренными опытом и богатыми людьми племени кунту отправился к Джангарачу. В последнее время такие сборища сделались особенно частыми.
15
Неспокойно в аилах племени кунту. И не от народа идет смута, нет, — аксакалы никак не придут к соглашению. На этот раз главный манап Базаркул не в силах убедить их, до
говориться с ними об одном, общем решении. Пробовал беседовать и со всеми зараз, и с каждым по отдельности — не получается. Слушают, кивают головами, а потом каждый снова дудит в свою дуду. Особенно Саты-бий, который перебаламутил не только свой род, но и роды Токбая, Кашкабаша и еще кое-какие... По-настоящему понимает и поддерживает Базаркула только Илебай, способный трезво взвесить и оценить обстоятельства, дурные ли, хорошие. Как-то раз, когда они сидели и разговаривали с глазу на глаз, он сказал Базаркулу:
— Молдоке1, я считаю, что нынче особенно необходимо единение. Нам бы держаться заодно с Байтиком, ханом Джантаем... и с Сыпатаем. Отделившаяся от стада овца становится добычей волков. Плохо нам придется, если не сумеем объединиться.
Базаркул, уставив неподвижный взгляд на огонь очага, некоторое время думал, потом ответил:
— В этом все дело. Ранней весной был я у Джантая, тогда он вроде бы со мной соглашался.
— А что думает Саты-бий?
— Чтоб ему пусто было, твоему Саты-бию! — повысил голос Базаркул. — Знаешь, наверное, такое присловье: кто не уважает своего старшего брата, тот чужому низко кланяется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92