Айран ли там или даже вкусный овечий сыр, ему сейчас было все равно, неважно было, голоден он или нет. Отец, однако, растормошил его.
— Ну-ка, давай,— говорил он, поднося горлышко бурдючка ко рту сына.— Глотни хорошенько, чтобы пузо расправилось.
Кутуйан хлебнул. В бурдючке оказался не айран, а джурат, смешанный с вареной кукурузной сечкой. Мальчик пил с удовольствием, отец смотрел на него, улыбаясь. Скоро заулыбался и Кутуйан. Оторвавшись наконец от бурдючка, он вытер губы рукой.
— Ну как?
Кутуйан молча поднял большой палец: «Очень вкусно!»
Еще бы не вкусно, если приготовила джурат его мама!
— Нагрузил живот как надо? Или еще хочешь?
Мальчик покачал головой:
— Нет, папа, пей теперь ты. Ты ведь тоже проголодался...
...Постой, тогда же это было или... Нет, в другой раз.
Осенью. Да, осенью, потому что трава пожелтела и полегла. Отец показал ему Кумбез-Таш1.
Ох и высок же он! Наверно, до самого неба достанет. Дух захватывает, когда смотришь. И кажется, что это памятник, созданный чьими-то могучими руками. Может, и вправду так? Кем же был этот древний мастер? И кому он построил памятник?.. Кутуйан первым делом подумал о Манасе. Только в его честь могли соорудить такую громаду.
— Папа, чей это памятник? Манаса? — спросил наконец Кутуйан.
— Нет, сынок. Мавзолей Манаса в Таласе2.
Кутуйан насупился, опустил голову. Почему в Таласе? Надо, чтобы он был здесь, среди самых высоких, великих гор. Если бы отец сказал, что именно это памятник Манаса, Кутуйан подбежал бы к нему, гладил бы камни, опустился бы у подножия памятника на колени, поклонился бы и поцеловал землю. Да, так бы он и сделал и еще произнес бы длинную молитву, которой его научила мать. Она говорит, что близится конец света, что надо повторять эту молитву трижды подряд, надо блюсти завещанные предками обычаи, исполнять долг мусульманина. А перед кем же еще молиться, чьему духу поклоняться, если не духу Манаса?
1 Скала, напоминающая по форме мавзолей (по-киргизски — кумбез).
2 Мавзолей, с которым народная молва связывает имя эпического богатыря Манаса, находится в глубине Таласской долины.
Жил бы Манас теперь, тогда кокандцы, о которых рассказывает отец, не только не задирали бы нос, но и головы не смели бы поднять. Манас один мог победить тысячи врагов...
Кутуйан еще раз глянул на Кумбез-Таш, потом опустился на землю, приминая высокие тонкие стебли бело-розового горлеца. Отец ему не препятствовал: чем-то своим занялся ребенок, и пускай его занимается, дитя оно и есть дитя...
Сын тем временем думал уже о другом.
Отец недавно рассказывал ему о русских, о казахах. Потом еще о кокандцах... Кто они, все эти народы? Почему говорят по-разному? У киргизов есть разные племена, но говорят они на одном языке. А те, другие, нет. Непонятно.
Есть Иссык-Куль, Талас, Чу... Озеро Иссык-Куль такое огромное, что будешь идти и день и ночь и все-таки не дойдешь от одного конца до другого. Оно, значит, гораздо больше Кёк-Куля.
Просто голова кружится, как подумаешь, сколько разных мест и народов. Если бы всюду побывать, все увидеть самому! В Таласе он просидел бы возле мавзолея Манаса-ата всю ночь, глаз бы не сомкнул. Напился бы воды из Иссык- Куля. Послушал бы голос хозяина озера. Может, тот хозяин не такой маленький, как Белый верблюжонок, и не такой пугливый? Верблюд-самец, высокий, сильный? Или двугорбая верблюдица? Никого не боится, не ждет ночи, выходит и пасется днем?.. И в Бишкеке побывать бы...
2
Но все это миновало.
И Кумбез-Таш, и Кёк-Куль, и Белый верблюжонок, которого он так и не увидел. Больше они не вернулись в те места, не суждено было...
Наступила зима, откочевали в Чон-Джар, как обычно. И, как обычно, одинокая юрта. Отец с рассвета до ночи пасет отару, мать возится с кошмами, устроившись возле юрты с солнечной стороны. Работает она не зная отдыха.
Мальчику скучно. Хорошо было на джайлоо. Он выкапывал из земли дикий чеснок, устраивал запруды на ручьях... да мало ли во что можно играть! А птицы? Сразу над их загоном подымался каменистый склон, и на нем чиканы вили гнезда среди камней. Он и там был один-одинешенек, но не замечал, как пролетали дни.
На зимовке все по другому. Во-первых, холодно. Во-
вторых, стоит мертвая тишина. Вся жизнь сосредоточена в засыпанной снегом юрте; из дымового отверстия торчит конец шеста, при помощи которого опускают или подымают тундюк. Возле юрты загон для овец. И больше ничего. Снег, снег. На сколько видит глаз, все кругом бело от снега.
Как же не скучать Кутуйану? Когда уже совсем невмоготу, он расчищает от навоза площадку в загоне и сам с собой играет в альчики. Альчиков у него очень много. Мама выкрасила их в разные цвета: красный, синий. Кутуйан сам себе командует, куда бить, сам себя ругает за промахи, а после особенно меткого удара кричит матери:
— Мама, посмотри, ну посмотри же, как я здорово попадаю. Ты видишь, мам?
Мать на минуту отрывается от работы, чтобы кивнуть мальчугану: «Вижу, вижу!» И тотчас снова за дело.
Игра в одиночку быстро надоедает. Кутуйан побегает, побегает туда-сюда, потом возьмет в юрте высушенную телячью шкурку и бежит на косогор у загона. Зимние метели нанесли на склоны много снега, засыпали ямы и выступы, все заровняли. Поверхность снега гладкая и чистая на загляденье, она сверкает тысячами звезд, словно бы не дождавшихся ночи и упавших с неба на землю.
Кутуйан карабкается все выше и выше. На седловине он останавливается и некоторое время смотрит на ослепительно сияющие снежные звезды, часто-часто моргая глазами. Потом он кричит во весь голос:
— Мама-а!.. Мама, погляди на меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92