— Как видишь, бывают. Потому и назвали ее Боз-Болтек2, что не растут на ней ни березы, ни арча, ни другие деревья.
— А за горой... там тоже земля?
— Обязательно! Земле конца-краю нет.— Отец, сощурив глаза, молча посмотрел вдаль.— Разве может быть малой земля, на которой обитают тысячи и тысячи поколений всех живых существ?..
Кутуйан больше ни о чем не спрашивал. Широко раскрыв глаза, сидел и дивился неоглядным просторам Сары-Узена. Его жизненный путь только начинался; первые травы он сделал по горным тропам, с младенчества его окружали величавые снежные вершины; мир был замкнут в тесных пределах; поросшие диким луком и конским щавелем склоны, Кенек да озеро Кёк-Куль... Он думал, что это и есть весь свет, и только нынче открылось ему иное...
Ну а люди? Там ведь очень много людей. Юрты выстроились в ряд, словно жеребята у коновязи. Бегают ребятишки, такие же, как и он... Только у них нет озера. Нету, и все! И Белого верблюжонка нет.
Кутуйан подумал об этом с чувством превосходства и, утверждая себя в таком настроении, прижал указательным пальцем кончик носа и улыбнулся. Мало-помалу возникло в нем и другое чувство: хорошо бы попасть туда, на бескрайнюю равнину, своими глазами увидеть, как там живут и что делают. Оказаться среди незнакомого народа, послушать его сказки, забраться на ту голую гору... Но как это сделать? Кто возьмет его туда? Конечно же не отец с матерью, Кутуйан понимает, что им это не по силам. Овцы останутся без пастуха, а юрта без хозяина и хозяйки. Так нельзя. Волки рыщут по горам, но они одного только вида отца боятся. Если бы отец ушел, волки съели бы всех овец до одной. Что тогда отец скажет Баю? Бай относится к нему не как к наемному батраку, он доверяет отцу как брату, разве можно бросить все и уйти? Это очень скверно. Так поступают только плохие люди, а отец...
...Отец между тем размышлял примерно о том же, только по-другому — по-отцовски. Его бы воля, чего бы он не сделал для Кутуйана, чему бы не научил... если бы не темнота проклятая! Все, что он знает, это родословье да предания и легенды, перешедшие к нему по наследству от дедов и отцов. И за то слава богу. Вот он и рассказывает сыну о Манасе, о Долон-бие, о набегах джунгар, о засилье ханов. Хоть это останется сыну в наследство, хоть так выполнит он свой отцовский долг.
— На что это ты так загляделся, Кукентай? — спросил он негромко.
Сидя все так же неподвижно, Кутуйан ответил вопросом на вопрос:
— Отец, а там, за этим Боз-Болтеком тоже люди живут?
Говорил он медленно, слово цеплялось за слово, и голос
был то ли сонный, то ли мечтательный.
— Как не жить. Там город, Бишкек1 называется.
— Город? — У мальчика округлились глаза, он вдруг быстрым движением повернулся к отцу: — Правда, папа? Какой он, этот город?
Голос у Кутуйана дрожал, на щеках двумя яркими пятнами выступил румянец. Мальчику мерещились белокаменные дворцы и сверкающие позолотой высокие минареты городов, о которых мать рассказывала сказки. Медленно, размеренно движутся длинные караваны, важно выступают груженые верблюды в красных попонах. Всхрапывают разгоряченные кони. Впереди каравана покачивается чалма задремавшего караван-баши. Покрикивают на лошадей джигиты, у каждого в руке трепещется плеть-камча. Люди провожают караван долгими взглядами, одни смотрят с улыбкой, другие — с завистью, третьи — с восхищением. Караванщикам не до них,
они и не глядят по сторонам, каждый озабочен споим делом. А народу на улицах множество. Там и сям мелькают в толпе парчовые наряды знатных и богатых; затянутые в талию кафтаны опоясаны серебряными поясами, к которым прикреплены кинжалы в изукрашенных ножнах, а чалмы-то, чалмы — одна пышнее и затейливей другой! Перед продавцами сладостей щедро громоздятся груды фиников, изюма, желтовато-прозрачных леденцов. Зазывают покупателей купцы, торгующие шелками и парчой, лихо разрезают красивые материи. Над прудами клонят усыпанные плодами ветви фруктовые деревья. Резвятся в воде золотые рыбки, по берегам прогуливаются павлины, распуская разноцветные огромные хвосты. Все так красиво, так дивно! Город...
— Да, город, сынок, город Бишкек,— донесся до Кутуйана голос отца.
— А ты его видел, папа? — Мальчик прильнул к отцу.
Тот снял с головы сына белый войлочный калпак1 с кисточкой, поцеловал теплую ребячью маковку.
— Видел, — ответил негромко.— На хорошем месте поставили этот город. Земля ровная. Воды много, а вокруг воды камыш, да какой, скажи на милость, камыш! Густой, высокий. Люди говорят, в том камыше кабаны водятся, а бывает, и тигр забредет. Городские, они живут не в юртах, как мы, и не в шалашах. Они из глины лепят кирпичи или прямо целые стены строят и ставят дома. Накрывают эти дома крышами из того же камыша. Режут камыш, делают из него связки... Посередине города базар. Чего только хочешь найдешь на том базаре... и материя всякая, и мука, и прочее...
— А есть там белые дворцы, про которые мама сказки рассказывает? Дворцы, попугаи, павлины?
— Город-то, он большой, сынок. Наверное, есть. Я сам не видел. Может, они где-нибудь в другом месте, где я не был.
Кутуйан снова замолчал. Опустил подбородок в ладони и обдумывал услышанное от отца.
Отец между тем поднялся, поглядел, все ли в порядке с отарой, которая разбрелась по зарослям арчи, отвязал от пояса бурдючок и окликнул сына:
— Кукентай, давай-ка выпьем айрана2. Время к полдню, ты проголодался, а?
Но Кутуйана словно заворожил кто, он не откликался, хоть и вперил в отца взгляд красивых и больших — точь-в-точь
материнских — глаз, в которых почему-то стояли слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92