о Джаныше, Баише, Эр Табылды, Курманбеке. Существовали ли они на самом деле, все эти богатыри? История ничего не говорит об этом, не сохранилось ни каменных памятников, ни рукописных свидетельств, но одно достоверно — боролся народ, сражался с захватчиками-угнетателями оружием и силой лучших своих сыновей и дочерей. Пришли иные времена — явились новые угнетатели, кокандские датхи-управите- ли, жадные, кичливые и драчливые беки. Они воздвигали крепости на самых больших, оживленных дорогах, и в каждой крепости сидели вооруженные до зубов конники-сарбазы. Много таких крепостей стояло на пограничных с киргизами землях, но мало-помалу появились они и на землях киргизов: Мерке, Аксу, Пишпек, который киргизы называли Бишкеком, Токмак... а там и в горах — Джумгал, Куртка. Кокандцы действовали хитро и осторожно, но бедноте от них сразу пришлось солоно, и обиду свою на притеснителей народ высказывал в песнях.
Удел тяжелый выпал нам, киргизам, Великая беда теснится всюду. В силки попали, скованы железом, И в сорок саженей темницы всюду. Жестоки злодеяния кокандцев, Занесена судьбы десница всюду1.
1 Стихи в тексте романа здесь и дальше переведены А. Кафановым.
)
Еще до того, как лег на киргизов гнет кокандских ханов, пережили они кровавое нашествие джунгарцев, пережили и нападение войска Кенесары, оставлявшего за собой полностью истребленные, испепеленные селения, кровью политые голые поля. Не щадили даже могил: разрывали их, сжигали кости погребенных...
Простому люду не нужны и непонятны были и стремление к власти любой ценой, и высокомерное чванство, и непомерная жадность тупых правителей и их военачальников. Были бы крыша над головой, какое-никакое жилище, свой мирный очаг и свой достаток. Из-за богатства и власти кровь проливать? Это ведь и богу не угодно, как же так? Куда вы стремитесь, рабы божьи, и где остановитесь?
Кокандские управители во имя своих интересов умело разжигали вражду между киргизскими племенами. Раздоры между племенами сарыбагыш и бугу дошли до кровопролития, племя у племени требовало виру за убитых, и, как всегда бывает в таких случаях, страдали не баи и не манапы, а бедные и обездоленные, те, кому хватает одной заботы: как прожить нынешний день и дотянуть до завтра, как с голоду не умереть. Бедняку и сытость — большой достаток, большего ему не надо. Худо, если нет ничего и неоткуда ждать помощи, хоть кричи, хоть плачь, хоть ложись да помирай... Помирать? Ох, не хочется, жизнь сладка. Сладка и дорога — всего дороже.
Человек — так уж он, видно, устроен — не может не обижаться на судьбу, если она для него тяжела. Жалуется, томится про себя, а порой и не выдержит, заплачет. Ну и что? Надеешься на милость неба, ждешь, что господь-бог преподнесет тебе твою долю счастья? Не жди. Бог не станет учить тебя, как жить. Хоть землю рой — ему до тебя дела нет. Он существует лишь для того, чтобы ты ему поклонялся.
Взять хотя бы того же бойкого Сары... Постой, когда это с ним случилась беда? После большого джута, в год змеи... Тогда весь род чонмурун до самых заморозков обитал в предгорье у Дон-Сая. Сары имел кое-какой скот, жил не хуже других, пас своих овечек. Надо же было, чтобы волки — пришлые, набежавшие откуда-то из иных мест,— не тронули многочисленные отары Бая, заполонившие и южные и северные склоны, а налетели на овец Сары и перерезали всех до одной.
Горе Сары было безмерно. Он не находил себе места, метался без толку из стороны в сторону... Горько плакали дети и все гладили мордочки мертвых ягнят и овец. Беременная же
на Сары рыдала в голос, прикрыв лицо полой безрукавки. День был морозный и туманный. Со всех сторон подходили по одному соседи и молча останавливались поодаль.
— Откуда только свалилась на голову такая беда! — причитал Сары, обводя соседей покрасневшими от слез глазами и протягивая руки то к одному, то к другому.— Горе, горе мне, как его перенести, как выдержать? Отлучился за хворостом, и на тебе!
Жена невольно подлила масла в огонь:
— Собирались гнать на базар, обменять на какую-нибудь корову, детям-то надо что-то есть... Наголодаются теперь, бедные мои!
Асеин, который до того стоял молча, собирался было что- то сказать в утешение, но только рот открыл, как увидел, что с пригорка спускаются несколько человек верховых. Впереди ехал Саты-бий, высоко подняв голову. Конь под ним шел бодро и легко. На голове у Саты-бия богатая шапка из меха чернобурки, одет он был в большую шубу с черным воротником, отороченную черным по рукавам и подолу.
Всадники остановились неподалеку. Все собравшиеся приветствовали Саты-бия. Тот на приветствие не ответил.
— Что случилось? — спросил.
— Волки проклятые... разве не видите...— Сары дрожащей рукой указывал на мертвых животных.— Всех уничтожили, ни одной не оставили.
Саты-бий усмехнулся и согнутой пополам камчой уперся в бок.
— «Разве не видите»! — передразнил он.— Поистине, на глупую голову все несчастья! Почему ты не договорился с кем-нибудь караулить по очереди? Вот и получай теперь по заслугам!
Сары от неожиданности раскрыл рот и смотрел на Саты- бия, моргая глазами. Его жена, не зная, верить ли ушам своим, опомнилась, однако, первой.
— Что вы сказали, аке? — спросила она. — За какие грехи вы считаете своего младшего брата1 достойным такой кары?
— Эй, ты! — прикрикнул на женщину один из спутников бия, желая напомнить ей, чтобы знала свое место и не смела возражать самому Саты.
Саты-бий медленно и величественным жестом простер вперед руку.
1 В роду и племени все считались родственниками. Называя своего муша «младшим братом» Саты-бия, женщина подчеркивает этим его невысокое положение в родовой иерархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92