Верно сказано, что у бессильного вся надежда на суд божий.— Сидевший напротив Асеина Койчуке подался к нему.— «Начистоту», понимаешь ли! Эх, напугали!
Асеин, сощурившись, некоторое время молча глядел на Койчуке.
— А в чем дело-то? — спросил он наконец.— Чем это мы с Санджаром провинились? Если ты такой сильный, берись за дело сам.
— Попробовал уже! Я ведь один как перст, бобылем живу. Не хотел отдавать последнее, противился и вот что заработал! — Койчуке рывком задрал себе на голову одежду и сколько мог нагнулся вперед.
Асеин отшатнулся. Вся спина у Койчуке была исполосована, живого места не осталось. Багровые рубцы вздулись буграми.
— Ну? — Койчуке поднялся.— Видал? И разве мне одному досталось? Всем! Сары, ну-ка, не стыдись, сними рубаху.
Сары молча скинул сначала безрукавку, потом рубашку, но мог бы этого и не делать: сквозь многочисленные дыры его ветхого рубища хорошо были видны синяки и кровоподтеки.
У Асеина внутри все оборвалось, дрожь прошла по спине.
— Господи, помоги...— с трудом выговорил он.
Койчуке взорвался:
— Хватит с меня божьей помощи! Сыт по горло! Нет у нас терпения дожидаться, когда он накажет насильников. И уговоры твои, Асеин, тоже нам не нужны больше. Лучше бы ты дал нам благословение...
Асеин перебил его:
— Во-первых, сын мой, не посягай на бога. Это ни к чему. Во-вторых... Какое благословение, на что?
— Отомстить!
— Кому?
— Мисиралы-голобородому и тем, кто обирал нас.
Асеин в раздумье поглаживал бороду.
— Ну, предположим, дам я такое благословение,— усмехнулся он.— А как вы отомстите? Биться с ними станете, что ли?
— Это уж наше дело, биться или колотиться.
— Ладно, а о семьях ваших вы подумали? О женах и детях?
— Кто хочет, пусть об этом думает. Про себя я уже сказал, что мне бояться не за кого. Бобыль-одиночка. Чем терпеть побои без всякой вины, сносить обиды, лучше умереть за свою честь.
— Он верно говорит!
— До каких пор будут нас попирать эти кокандцы!
— Благословите, Асаке!
Дело выходило нешуточное. Обида и ненависть переполняли сердца. Люди готовы были двинуться на Бишкек. А что из этого получится? Нет, их надо успокоить. Надо удержать.
Асеин, собравшись с мыслями, повел речь:
— Дети мои, я знаю, что вы не попусту говорите, понимаю, что накипело у вас на душе. Все понятно. Но ведь надо и вперед заглянуть, прежде чем за дело браться. Мне тоже досталось от этих обирал, сборщиков подати. Зерно забрали подчистую, опустошили закрома. Нанесли побои несчастной Кемпир, безвинной Мээркан. И сын мой, сами видите, в каком положении. Думаете, у меня не горит душа? Я ведь тоже человек. Но что поделаешь, надо перетерпеть тяжелое время. И разве мы мало терпели до сих пор? Много, очень много мы перенесли. Но разве нет справедливости в пословице: дно терпения — желтое золото. Оставьте свои намерения, бросьте, дорогие мои. Если уважаете мои седины, прошу вас, прислушайтесь к моему совету.
Койчуке хотел было возразить, даже рот открыл, но не произнес ни слова и как-то сразу пал духом. Молчали и остальные.
Асеин был доволен: стало быть, уважают его, верят его словам. Однако и доверие, и уважение надо оправдать, иначе нельзя. Опершись на рукоять плети, он тяжело, с трудом поднялся с места.
— Ладно, я теперь к себе поеду. Нужно Казата отвезти домой, сами понимаете. Как прибудет Санджар, дайте мне знать. Ведь все это лишь начало трудных для нас времен. Действовать мы должны обдуманно, посоветовавшись между собой, иначе плохо нам придется. Давайте так...
...Чобур шел медленно, еле перебирая ногами. Устал:
не отдыхал, почитай, с утренней зари. Травы пощипать толком не привелось. Но Асеину вялый ход коня был сейчас по сердцу: думать не мешал. Он отпустил поводья и погрузился в свои размышления. Казат молчал, понимая, что у отца на душе сейчас невесело и думы невеселые.
Невеселые думы...
Как не думать, нынче по-особому задумаешься — не только на твою голову, на весь аил пала беда... Ах, проклятые, проклятые! Бессовестное, наглое насилие! Зачем же хан держит войско, которое сам не в силах прокормить? Казна опустела? И какой прок от этого ханства?
А Саты-бий? Почему он на их стороне? За какие добрые дела хвалит он хана?.. У Асеина голова раскалывалась: ни на один вопрос он не находил ответа.
Только выехали из лощины, как впереди показался всадник. Асеин остановил коня, обернулся к сыну:
— Это не Санджар, глянь-ка?
— Не пойму.
— Вроде он.
Асеин пустил коня шагом навстречу всаднику. Это и в самом деле оказался Санджар. Съехались, поздоровались, спешились. Начались вежливые расспросы о самочувствии, потом Санджар заметил перевязанную руку Казата.
— Что с твоим сыном? — Не дожидаясь ответа Асеина, он весело обратился к мальчику: — Здравствуй, жених! С кем это ты подрался из-за девушки?
Казат с трудом выговорил:
— Здравствуйте...
— Тут, брат, дела такие.— Асеин покачал головой.— Давай присядем, надо потолковать.
Казат подошел и уселся возле них.
— Сначала ты расскажи, как съездил,— предложил Асеин.— Что у них там? Ждали тебя еще вчера, но подумали, что канаевские уговорили тебя ночевать.
Санджар усмехнулся.
— Ну, ясное дело, принимали не хуже, чем самого Байтика, без ночевки не отпустили.
— Что ж, значит, разговоры шли хорошие.
— Всякие, и хорошие, и плохие.— Санджар утер вспотевшее лицо концом пояса.— Хорошо, что налог на содержание войска тем платить не придется, говорят, батыр1 взял все на себя. Плохо, что на скот их налогом обложили нещадно —
1 Имеется в виду Байтик.
и на мелкий, и на крупный. Нынешней осенью Байтик, говорят, ждет в гости Ракматылду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92