Кутуйан подбежал и широко раскрыл глаза: седло!
Не только седло, но и вся сбруя для верховой лошади, причем украшенная серебром и новехонькая. Вокруг Санджа-
ра и Кутуйана собрались все — и Умсунай, и Мээркан, и Акылай с детьми. Санджар положил седло и сбрую перед Кутуйаном.
— Ты ведь не знал, сынок, что мы с Кыдыке дружили с детских лет. Он был знаменитый борец. Много ездил повсюду, зарабатывая на Жизнь. Я тебе еще покажу огромный камень, который он своими руками поднял на моем поле. Это седло и сбрую он получил вместе со скакуном как награду победителю на последнем состязании, в котором участвовал. Его вдова подарила их мне: возьми, говорит, в память о покойном, ты о нем молился и молишься, ты был его лучшим другом. Ну а я дарю тебе, и со значением дарю: да перейдет на тебя слава богатыря Кыдыке и да поддержит тебя его дух на жизненном пути. Будь счастлив и разумен, будь сыном своего народа, как Кыдык-балбан! — И Санджар молитвенно развел ладони.— Аминь.
Следом за ним эти слова повторили и остальные.
— Спасибо, ата.— Кутуйан подошел к Санджару и взял его руки в свои.— Спасибо и за подарок, и за отеческое наставление. Приложу все силы, чтобы стать достойным ваших слов. Спасибо.
В аиле все готовы были к отъезду, а кое-кто уже двинулся в путь.
— Вы поезжайте с теми людьми, Санджар-ата.
— А ты?
— Поставим юрту, поднимем тундюк, тогда и я отправлюсь.
Ден-Сай. Народу уйма. Над вытянувшимися в длинный ряд земляными очагами поднимались дымовые столбы, и смотреть на них было занятно и приятно. Как того требовал обряд, установили семь белых юрт в память о семи предках н л смени кунту и в знак того, что племя вернулось на родину.
У Кутуйана при виде всего этого глаза разгорелись и улыбка шире раздвинула губы. Он ехал радостный: его Серый оказался иноходцем и на бегу плавно покачивал хозяина в седле. На голове у Кутуйана белый калпак с кисточкой, одет он в новую, недавно сшитую матерью безрукавку, обут и сапоги.
Базаркул сидел на высоком пригорке, вокруг Базаркула расположилась знать.
Кутуйана заметили еще издали. Вскоре он на своем иночодце начал подыматься на пригорок.
«Кто это? — спрашивал себя Базаркул, глядя на него.— Вроде не из наших... Канаевский? Но канаевские в одиночку не ездят».
Кутуйан спешился поодаль, бросил поводья одному из джигитов у коновязи и направился прямо к тому месту, где восеедала знать.
— Кто это? — уже вслух спросил Базаркул.
Санджар, который сидел среди других стариков неподалеку от Базаркула и его окружения, приподнялся.
— Базаке, это Кутуйан, который еще мальчуганом приезжал к вам вместе со мной и мельником Асеином, помните? — сказал он.
— Кутуйан? — удивился Базаркул, но прежде чем он произнес еще хоть слово, Кутуйан, прижав к сердцу руку, в которой держал камчу, поклонился:
— Ассалам алейкум, отцы! Да будет благословенна приносимая вами сегодня жертва.
Гул приветствий был ему ответом. И старики, и те, кто помоложе, разглядывали его с откровенным любопытством. Вид его понравился: стройный, с матово-смуглым лицом, опрятно, хоть и не богато одетый. Говор смолк, все ждали, что скажет Кутуйан. А он как ни в чем не бывало прошел к почетному месту и протянул руку Базаркулу.
— Здравствуйте, с добрым возвращением вас, Базаке.
— Слава богу,— растягивая слова, отвечал Базаркул, как видно только теперь что-то вспомнив.— А-а, сын мой, это ты? Ну, как поживаешь, как дела?
— И хорошо, Базаке, и плохо. Нет ничего хуже, чем жить в разлуке со своим народом. Мы жили только надеждой на встречу.
И Кутуйан принялся здороваться за руку с теми, кто сидел вместе с Базаркулом: Тойчубек, Маке... Следующим оказался Саты-бий, но Кутуйан сделал вид, что не замечает его, и протянул руку Баю.
Саты-бий, конечно, сдал, крепко сдал. Он уже не задирал высокомерно подбородок и, ясное дело, понимал, что не только простой народ, но и его бывшие сотрапезники и друзья относятся к нему теперь не по-прежнему. Саты-бий локти был готов кусать от злости на самого себя: почему не откочевал вместе во всеми? Не умер бы. И нынче вернулся бы с почетом и уважением. На дружбу с Байтиком позарился, на легкое богатство? И что получил? Байтик ему не слишком доверяет — возможно, из-за случая с Ракматылдой не доверяет, а в последнее время даже близко к своему аилу не подпускает,
словно Саты-бий бог весть кто, пустое место. Ладно, тут дело конченое. И ты погляди только на этого голодранца: не побоялся при всех унизить его, Саты-бия, нанести урон его чести! «Вот уж поистине, гром не из тучи... И конь под ним, и седло богатое. С Базаркулом разговаривает как со своим ровней. Значит, есть у него опора, неспроста он якшался с богатым, сильным Афанасием, ой, неспроста. Выходит, я зря с этим оборвышем ссорился. Знать бы, кем он станет...» И Саты- бий угрюмо прикрыл глаза.
Кутуйан обвел взглядом весь кружок. Никто особо не изменился, и одежда новая, богатая, и с лица особенно не спал ни один, разве что Бай... Бедняга Бай выглядит плохо. Куда девались брюшко и второй подбородок. Щеки обвисли, плечи ссутулились. Лицо невеселое. Санджар-ата рассказывал, что скот Бая особенно пострадал от джута, стало быть, и достаток у него уже не прежний. Заветное желание его, правда, * исполнилось, у него растут двое детей, но, по слухам, ни один на отца не похож.
Вскоре началось жертвоприношение. Вначале зарезали сивую кобылицу, потом еще несколько голов скота. Развернули дастарханы, помолились духам предков. Лица у всех были радостные и просветленные. Старикам одно, а для молодых, сказать по правде, в этом празднике свои расчеты — и у девушек, и у парней на уме игры да песни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92