Тут я вспомнил свой дуа и закричал:
- Вставайте! Она… Ее Аллах послал, кто бы она ни была!
Четыре новых удивленных пар глаз уставились на эту странную фигуру.
- Не признали Дуню-Колдунью! Чего стоять-то? Берите своего страдальца, да пошли поскорее, а то вы тут наследили, даже ливень не смог все смыть, как ни старается.
Она пошла вперед широкими шагами, мы за ней. Малхсаг догнал нашу нежданную добродетельницу и ухватился за мешок и жердь:
- Дай, мать, это понести мне.
Она безропотно уступила, но заметила:
- Жердь держи на весу. Не волоки по земле, не следи, - потом она повернулась, - ты как меня назвал?
- Матерью. Разве плохо?
- Хорошо! Ты первый, родненький, за столько лет добрым словом назвал. Дай отблагодарю-то.
Она чисто по-детски утерла рукавом губы, ухватила обеими руками Малхсага за лицо и чмокнула в глаз.
- Вы вторая женщина, которая целовала меня, первая - мать.
Она махнула обеими руками, как курица, которая стряхивает с себя дождь и быстрее зашагала вниз в лощину, по которой текла неширокая речушка.
- Идите по речке. Оно скользко, неудобно, зато без следов.
Шли долго, часа четыре-пять. Лощина ссужалась, превращалась в овраг. У самого тупика мы втиснулись в узкую щель, отходящую вправо, и оказались в темном пространстве.
- Не пужайтеся. Сейчас свет будет, - успокоил нас голос из глубины полной темноты. - У меня тут целый коробок спичек. На такой случай - приход гостей - потратим одну, а то можно бы огонь разворошить да сухих палочек подбросить, но долго ждать.
Спичка загорелась, высветив округлую нору шагов на десять.
- Вот и светильник. Что твое эклектричество!
Действительно, светильник, глиняная чашка с толстым ватным фитилем на боку, показался нам очень ярким. Мы находились в глиняном гроте. Пол был ровный. Повсюду со стенок свисали пучки трав, какие-то коренья, гроздья лесных плодов. В ряд стояли плетенные корзины, доверху наполненные чем-то. Здесь было сухо.
- Располагайтесь тута. Гостиная. Травка свежая, сухая, куда твоей перине до ней. А жердочка где?
- Я у входа ее бросил.
- Ой, не надо было там бросать, сюда нести следовало.
- Было темно, - извинялся Малхсаг. - Я принесу.
- Принеси уж, принеси, сыночек названный.
- Спасибо
- За что спасибо-то?
- За то, что сынком назвали. Думаю, мне здесь будет тепло, сытно. Вы не бойтесь: женщина, родившая меня, ревновать не будет.
- Ай хитрюшенький! Какой подлиза! Ну, иди за жердью-то.
Она разворошила золу в очаге, бросила туда сухих листьев. Когда вспыхнуло пламя, подбросила еще тоненьких палочек, загорелся жаркий огонь.
- Сушится у огня будем по двое. - Приказал тамада, - Бейали и Малхсаг первые. Якуб на дежурство у входа. Чанги, ты посмотри наши продукты.
Наша хозяйка повесила на огонь маленькое железное ведерко с водой. Малхсагу наказала ту жердочку топориком порубить на короткие поленья. Для этого рядом с очагом стояла дубовая чурочка.
Чанги стал доставать из сумок наши припасы. С копченым курдюком и сыром ничего не приключилось, но кукурузные сискалы и толокно превратились в тесто.
- Не кручиньтесь. Не беда, -сказала женщина, - бросим в кипяточек - каша получится, сдобрим жиром - самая настоящая горячая похлебка будет.
У огня стояли два глиняных горшка, один большой, другой поменьше. Когда они вскипели, она туда набросала разных трав. Нас напоила из большого горшка по деревянной чашке:
- Пейте, чтобы простуда отпала. А то промокли. И этому страдальцу дайте. Потом я другой еще травки дам ему, чтобы боль утолить. Рана-то сквозная?
- Нет. Пуля сидит в бедре. - Ответил Малхсаг.
- Ай, беда! Мучает она его. Вынуть надо бы. Напоим вот травкой волшебной, посмотрим, куда она угодила, дура свинцовая. Авось вытащим. Недаром казачки прозвали меня Дуней-Колдуньей.
Жамурзу уговаривать не пришлось, когда ему объяснили, что это лекарство против сильной боли.
- Я думал горькое будет. Вкус особый и пахнет по-своему… - облегченно вздохнул раненый, - на сон тянет…
Никаких приспособлений у нее не было, кроме железной спицы, которой женщины вяжут шерстяные чулки. Она дезинфицировала ее, поливая жидкостью из пузатого флакона.
- Снимите штанишки-то, да на бок поверните, больным бедром кверху. Ой, как опухла-то, вздулась!
У нее были длинные тонкие пальцы. Ими стала осторожно поглаживать вокруг раны. Присев у изголовья Жамурзы, нагнулась к самому уху, тихим нежным голосом заговорила:
- Ты потерпи, родной. Чуть потерпи, если больно будет. Хорошо? Не думай о боли.
Жамурза кивнул головой и сонно произнес:
- Хорошо…
- Я нащупаю, где засела эта злодейка. Ты сильный, ты вытерпишь! Вытерпишь ведь?
- Вытерплю…
- Дуню-Колдунью матерными словами не будешь ругать?
- Не буду… Наши матерно не ругаются…
Когда она опустила кончик спицы в отверстие раны, у меня мурашки пошли по спине. Я посмотрел на Хасана, тот уставился в землю
- Еще чуть-чуть потерпи. Вот мы добираемся до нее. Ты сильный, крепкий! Пульке ли свалить такой дуб? Поживем еще, походим ножками по Божьей земле, на зло большевикам-душегубам. Вот она, вот! В кости застряла, кончиком-жалом своим впилась.
Я искоса посмотрел туда, она, все так же нежно поглаживая левой рукой вокруг раны, осторожно вытянула спицу, внимательно осмотрела ее.
- Глубоко сидит, злодейка, потому рана вспухла и вздулась. Придется примочки ставить, а как опухоль спадет, расшатаем ее и выдавим оттуда… ты согласен, родненький.
- Да, - отвечал Жамурза сонными губами.
- Ты пока не спи, хорошенький, поешь сперва, тебе силы нужны. Вот каша-варево поспело, покушаешь, если я попрошу? Сама с рук своих и покормлю.
- Покушаю…
Она зачерпнула готовую кашу из чуреков и кусочков курдюка, налила в глиняную чашку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91