Пусть товариш Бурка распишется издес в бумага и скажет, куда дарва барсать.
- Может, я распишусь?
- Нэт! Что ты?! Бумага государственный, я отвечай. Пусть сам пирдет.
Погодя вышел сам Бурка без гимнастерки и на босу ногу.
- Давай, где твоя бумага, а дрова свалишь вон у того сарайчика…
Тугой ремешок обвился вокруг полной шеи Бурки.
- Ты чего?…
- Молчи, есть хочешь остаться жив! Тихо!
Его мигом прикрутили к дровам. И так все было устроено, что из домов не видно было, чем занимаются у этой арбы с дровами.
- За молчание - жизнь, а не то глотку перережу.
Руки были прикручены к дровам.
Потом этот горец спокойно распряг лошадь, достал из арбы винтовку и сел в седло. Пять выстрелов: в обе коленные чашечки, в голени ступней и последний - в промежность.
Когда обитатели двора бросились к окнам, горец спокойно заряжал магазин винтовки, а потом тихо выехал со двора.
Бурка остался жив. Ему ампутировали обе ноги выше колен и…
Чубчикова нашли мертвым в спецвагоне поезда на Баку. Ему просто всадили пулю промеж глаз.

* * *
- Папа, я хочу принять веру мужа.
Степан Лукъяныч не удивился, в их семье давно перестали удивляться даже самым невероятным вещам.
Черные круги под глазами дочери еще не растаяли, глаза излучали глубокую печаль.
- Ты это надумала после того, что случилось с… дитем?
Она утвердительно кивнула головой.
- Поступай, дочка, как душа подсказывает. Я тебе поперек не встану: знаю, что неспроста ты. Думала. Абрек твой совсем озверел, жестоко наказал обидчиков. И за тебя, конечно, и за потомство. А кто тебя вере-то ихней научит? Уедешь к ним?
- Тут на базаре старик ингуш, ночной сторож. Со своей старушкой в будочке живут. Я у них научилась кое-чему, как омываться, как намаз творить. Мулла-татарин введет меня в веру.
- Так я пошла? Сегодня святая пятница.
- Иди, дочка, иди с Богом.
Вернулась она после обеда с мешочком под мышками. Оттуда она извлекала коврик, небольшой кумганчик и медный тазик.
- Подарили как новообращенной…
Асламбек появлялся неожиданно, как невидимка. Гепеушники окружали дом, предлагали сдаться.
Степан Лукъяныч выходил на порог:
- Вам кого, ребята? Чего за забором-то прятаться? В дом идите.
- Асламбека Эльбускиева пришли арестовать.
- Нет его. Чего он тута не видал?
- Как так нет? Мы точно знаем, что он здесь.
- Ну, идите сами, гляньте, коль старику не верите.
Врывались в дом - нет. И никаких следов.
- Все равно заловим.
- На то вы поставлены, служивые, - пожимал плечами старый казак, вроде его и не касается. - Ловите…
Осенью после сбора урожая Степан Лукъяныч засобирался к Эльбускиевым в Базоркино. Решили уж ехать всей семьей.
- Мы, что, послабее ингушей в родственных делах? - Поговаривал старик, закупая по магазинам подарки для многочисленных родственников Эльбускиевых. Для детей огромную корзину городских гостинцев: конфет, пряников, всяких свистушек и других игрушек. Накупили разных отрезов для родственниц, сукно старикам на черкеси.
Воз был уставлен большими лыковыми кузовами груш и яблок с собственного сада. Плетенный кувшин с домашним вином был аккуратно окутан пшеничной соломой, не дай Бог, чтобы его ударило сильно о что-нибудь при тряске.
Степан Лукъяныч сам нарядился в дарованный сватом костюм.
Анна устроилась рядом с отцом, а Саша поехал верхом на своей лошади.
- Воа-а! Правда ли это? Или я вижу сон? А может, солнце поднялось с запада?! - Широко раскинув руки, Солт пошел навстречу свату. - Марша доагийла! *
- Ну, здравствуй, Солт! Свиделись, наконец.
Родственники обнялись.
Брат с сестрой любовались этой встречей. Несмотря на восьмидесятилетний возраст, худощавый, статный, высокий Солт и плотный, крепкий как дуб Степан Лукъяныч.
- Пошли, Степан, пошли в дом. Какая радость!
Да, радость была неподдельная.
Вышла старая женщина.
- Солт, это наш захал *?
- Да, да, Новши, это наш захал Степан, отец Анны.
Женщина подошла и обняла гостя по-родственному.
- Наша жена.
Потом со всех дверей длиннющего ингушского дома повысыпали и взрослые и дети, окружили Степана Лукъяныча.
- Эй! Эй! Тише! Повалите человека.
Девочка- подросток заметила воз, въезжающий во двор усадьбы:
- Анна! Наша Анна! - И вся эта шумная орава бросилась туда. Гостей буквально затискали.
Весть о том, что к Солту приехали захалы, разнеслась мгновенно по всей улице. Первым пришел брать Солта ШУкре, затем старики-соседи. Базоркинские ингуши почти все умели изъясняться по-русски. Беседа стариков наладилась на веселой ноте. Шутили. Рассказывали подкольные байки, что ингуши и другие горцы сочиняли про казаков и что казаки сочиняли про горцев.
Бурный хохот вызвала байка, рассказанная Степаном Лукъянычем про «точило и мочило».
Было два побратима: ингуш и казак. Много всяких дел у них бывало. Вместе в набег за кабардинскими конями ходили. От преследования отбивались. В самую страшную минуту ингуш брал огонь на себе, не моргнув глазом. И каждый раз так.
- Послушай брат-ингуш, - говорит казак, - отчего ты такой смелый, смерти совсем не боишься. Я тоже хотел бы стать таким.
- Приходи ко мне в гости на три дня, и все узнаешь, - отвечает ингуш.
Приходит, значит, казак в гости к ингушу. Ингуш угостил его своей обычной едой: вчерашним чуреком и кислым берха *. Повернул казак чурек туда-сюда: крепкий, как камень. Камень и есть. Подумал, что это действительно точило. А ингуш отломил с краю кусочек, обмакнул в берха и с аппетитом стал жевать. Попробовал и казак. Свело челюсти и искры посыпались из глаз.
Возвращается казак домой в станицу, его встречают молодые казаки.
- Ну, что? Узнал в чем секрет отваги ингушей?
- Узнал, братцы, узнал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91