Анна смотрела на пассажиров, спешащих к своим вагонам. Отец внимательно и с нежностью глядел на дочь. За этот месяц она очень похудела, перенесенные страдания и душевные переживания изменили ее лицо, оно сохраняло прежнюю красоту, но к ней добавилось упорство, какая-то неженская жесткость.
- Ты у нас пошла в предка-казака Нарычая, такой же неукротимый. Казак был. Его характер к тебе перешел. Для чего господь девкой уродил, тебе бы, дочка, мужчиной уродиться.
- Уродись я мужчиной, папа, была бы абреком в горах. Другого места мужчине и не оставили, как лес да горы.
Старик покачал головой.
- Думаешь, он там?
- Я знаю, что он там.
- У них, у ингушей, и своих красавиц много, дочка.
- У Асламбека я - одна, папа. И он у меня - тоже. - Она дала знать, что не следует с ней говорить, сомневаясь в их преданности друг другу.
И так Анна стала участковым врачом в своем квартале.
А вестей от Асламбека никаких не было.
- Может, сгинул твой абрек. Неужели попался?
- Нет, папа, жив он. Если бы что, я почувствовала. Он не попадется. Что орлу делать в клетке? - Она улыбнулась чему-то своему, - не тужи обо мне, папа, он придет ко мне.
В ее голосе не было и тени сомнения.
- Да что толку-то, дочка?
Теплым октябрьским вечером семья села за ужин. Как раз и Саша вернулся из техникума.
За ужином Анна наливала отцу стакан кахетинского вина. Сама в рот не брала и Саше не давала.
- За вас, мои дети, - сказал старик, подняв стакан. - Чтобы счастье не обошло вас, чтобы людьми оставались. Чтобы у тебя, дочка, получилось, как того душа желает…
Он выпил, но стакана поставить не успел…
- Добрый вечер! Приятной трапезы!
Все так и обомлели, повернулись к открытой двери: там стоял Асламбек в черкеске, при кинжале, а в руках новенький карабин.
- Следовало постучаться, а дверь открыта. Я постучался о косяк, но вы не услыхали. Извините!
- Асламбек! - Анна встала во весь свой стройный рост. И больше ни слова.
Саша громко хлопнул себя по колену, а Степан Лукъяныч заторопился.
- Я пришел поблагодарить и попрощаться с вами.
- Попрощаться? Уходишь? На совсем? - Спросила Анна.
- Да. Так все обернулось…
- Как обернулось? А я? Ты меня больше не любишь?
- Не надо говорить такие слова, Анна. Ты же знаешь, что это не так. Я не хочу тут в вашем доме наследить. Вам и так из-за меня натерпеться пришлось.
- Асламбек! Ты говоришь чужие нечестные слова! - она горько засмеялась.
- Саша, пойди во двор, да гляди в оба, а я тоже пойду. Вы, дети, погутарьте, да не ссорьтесь после всего, что было. Не такая вы пара, чтобы о пустяках ссориться.
Степан Лукъяныч их оставил один на один, а сам ушел на кухню. А минут через десять оба, держась за руки, вошли к Степану Лукъяновичу. Заговорил Асламбек:
- Если бы не такой случай, я бы не осмелился с Вами лично заговорить об этом. Я бы сватов-стариков прислал. Поймите. Я прошу у Вас руки Вашей дочери Анны.
- Руку просишь? - Захихикал старик, - а сердце?
- А сердце я ему, папа, сама отдала.
- Вона оно как! Ну так как же мне вас, дети, благословлять. Этот -мусульманин, ты - христианка. Э-эх, как будет - так и будет! Все под Единым Богом живем. А ну подите-ка сюда!
Они опустили головы, как устыдившиеся дети и подошли к старику.
- Господь вас благослови! - Он захватил их головы в охапку и прижал к своей широкой груди. - Любите друг друга до смерти. А там как будет - так и будет.
- Так мы поедем, папа?
- Куды? И ты?
- Повенчаться зовет.
- По-ихнему?
- Да. Я же за него замуж иду.
Призадумался старик казак, а потом махнул рукой.
- Иди, Анна! С Богом! Иди без оглядки!
- Степан Лукъяныч, разрешите и Сашу дня на два в горы забрать. Благословение Ваше и разрешение на венчание передать священнику, отец или брат кто-то же должен быть при этом.
- Ладно, забирайте и Сашу. - Согласился он, - что тут поделаешь, хоть одна душа из родной семьи пусть погуляет на твоей свадьбе. Ну, Анна! У тебя все не так, как у других людей. Жениха выбрала из ингушей, а он вон что учудил: на выпускном балу (геть, ты кунацкая непокорная душа!) чекиста при всем честном народе уложил, в ресторане и глядит исусовыми глазами…
- Так мы, папа, последние Ромео и Джульетта.
- Какой там Ромей! С кем сравнила! Да на что он был способен, как плакаться горькими слезьми под балконом, да по случаю тыкаться железным прутиком. Твой кунак в два счета порешил бы и тех и ентих заодно, коли пришлось. Идите с Богом!
- Папа, мы бы и тебя взяли, но мы пойдем по опасным дорогам в горы, в аул. В Базоркино свадьба не получится: чекисты нагрянут.
- Идите. Только, Асламбек, ты Анну не обижай потом в женах.
- Да Вы что, Степан Лукъяныч! - Обиделся тот.
- Не, не. Не то ты подумал. По жизни ты ее не обидишь - не таковский. А вот, ненароком, разлюбишь - она этого не вынесет.
Асламбек чуть побледнел, помолчал с минуту и тихо промолвил:
- Между нашими душами до конца будет так, как сегодня. Но я понимаю Ваше беспокойство.
Степан Лукъяныч вышел проводить гостей. Анну усадили в линейку, там сидела девушка-ингушка, которая радушно обняла невесту.
- Хорошая ты, Анна! Я - Совдат, буду твоя дружка.
- Ты тоже, Совдат, красивая! - Вернула комплимент Анна.
Сбоку к линейке была пристегнута верховая лошадь под седлом. Асламбек подвел эту лошадь к Сашке.
- Садись, казак.
- А чья это лошадь?
- Твоя.
- Моя?
- Мой подарок брату невесты. Поехали.
- Ух, ты! - Саша взлетел в седло. - Вот она как, батя, родня кунацкая-то!
- Ну-ну! Порадуйся пока.
Линейка и Саша с одним ингушом поехали в одну сторону, а Асламбек с двумя соплеменниками совсем в другую - такой маневр на всякий случай.
- Конь хороший, а вот это, - он показал на свои гражданские одежды, - не к коню, не идет.
- Будет все, - повернулся с улыбкой спутник, - и чокхи будет, как синее небо, и рубашка и кинжал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91