Долго охлаждала, помешивая самодельной ложкой.
- Ты спишь уже?
Жамурза кивнул утвердительно, а потом, как будто раздумав, мотнул отрицательно.
- Вот, вот! Ты вроде спишь и не спишь. Открой ротик-то. Ай, ладная кашка получилась, сытная да вкусная! А пахнет как сдобно?! Запахом сыт будешь.
К нашему удивленью, она скормила раненому Жамурзе всю чашку до дна. Жамурза охотно ел с ее рук.
- Теперь спи. Боли не будет. Будем ставить примочки. Отдыхай, я гостей покормлю. А ночью…
Действительно, варево оказалось удивительно вкусным, и не удивительно: двое суток мы уходили от преследования под проливным дождем, имея с собой тяжело раненого товарища. До еды ли было?!
На завтрак хозяйка нас поила травяным чаем с медом.
- Это мед диких пчел? - Спросил Малхсаг.
- Нет. Диких пчел я не находила, живу уж сколько в лесу. Медом одарили меня казачки, которых я вылечила от разных хворей.
- Казачки? Какие казачки?
- Там внизу из станицы. От моей горы до станицы четыре километра всего. Мою гору они прозвали Страшной.
Для нас это было тревожной новостью, все переглянулись.
- Вы успокойтесь. Сюда никто не придет: это место заговоренное.
- Кем заговоренное?
- Мной.
- Слушайте, разве власть вас не трогает?
- Трогали однажды. Коровы объелись дурной травы и попадали, а бабы шум подняли, что это Дунья-Колдунья порчу навела на всю станицу, митинг в селе организовали. Решили выловить и отправить куда подальше, начальству из района волю свою передали. Наехало войска, милиции, да охотников всех вывели, заарестовали меня в моей норе. Свезли в район, допрашивают: «Кто такая? Где паспорт?». Отвечаю: «Называют Дуней-Колдуньей, паспорта отродясь не имела». - «Чем живешь?». - «Лесом. Лес меня кормит. Я никому не мешаю». - «А социализм строить кто будет за тебя?». - «Я не умею его строить. Я просто живу и ни единой живой душе обиду не творю». - «Ты знахарством занимаешься, баб деревенских дуришь». - «Неправда. Я лечебной травки даю, если просят и платы не требую. Но если в благодарность дадут полкаравая хлеба - спасибо им. А коровы дурной травы объелись, спросите у ветеринара вашего». Начальник милиции меня допрашивал: «А заговор в самом деле существует?» - спрашивает он однажды тихо. «Существует». - «У меня дочь десяти лет заика. Можешь заговорить?». - «А она от роду заикается?». - «Нет, в семь лет ее бык забодал, вот со страху и стала заикаться». - «Приведи, посмотрим на девочку твою». Он привел. Я с ней два дня повозилась по несколько часов - перестала заикаться. Хоть и энкеведешник, а благородный оказался. «Иди, - говорит - на все четыре стороны. Пока я здесь буду начальствовать, никто не тронет. Отпишу начальству, что ты умственно отсталая». С тех пор вроде отстали. Да и какой толк от мен? Я умею делать только то, что мне по душе. Дары лесные собирать. А это им не нужно… А пульку-то, злодейку, мы с ним вытащили ночью.
- Как вытащили? - Все разом вытянулись. - Когда?
- Вы сладко спали, а мы со страдальцем помучились с часок, расшатали ее и выдавили. Крепкий мужчина, постонал, поскрипел зубами, но не кричал. Спит теперь, как дите новорожденное. В кости сидела, а косточка-то видать надтреснула. Ему пока ходить нельзя, пока не заживет, этак, дней двадцать. Хотите на пульку-то поглядеть?
Она принесла алюминиевую кружку, потрясла, там что гремело.
Хасан выложил ее на широкую ладонь.
- Автоматная. - Он покачал головой, - такая маленькая, а какого мужчину свалила, а был дуб дубом, как она говорит.
Тамада тяжело вздохнул и призадумался. Мы поняли. Что делать? Лагерь захвачен врагами. А мы готовили его к зиме. Там все запасы. Теперь у нас ничего нет. Надо что-то предпринять. Можно к хевсурам податься на зимовку. Но как? Везде засады, ущелья набиты войсками. А у нас раненый, которого надо нести на носилках.
- Ой! Ой! О страдальце запечалились. Оставьте его ту. С ним все равно вам далеко не уйти.
- Здесь оставить? - Разом спросили мы.
- Здесь. Никому и в голову не приедет его искать. А если что, у меня есть потайное место. Пошарят и уйдут. Я его выхожу, дело Божье. Как пойдет ножкой, придет, куда скажете. Не съем его. Или не верите мне?
Мы поговорили между собой и согласились с этим предложением. У нас и выхода лучшего, чем этот, не было. С раненым отряд связан по рукам и ногам, а так мы можем пробраться, обходя засады и кордоны. Но согласится ли сам Жамурза остаться в этой глиняной пещере под носом у казачьей станицы с почти незнакомой дикой женщиной. Поговорили - согласился!
Мы ушли в Хевсуретию, а Жамурза присоединился к нам через неполных два месяца, но вполне здоровый и бодрый.
Вот через кого Аллах послал нам свою помощь. С тех пор никогда не просыпаю утренний намаз.

* * *
Над той тропинкой в гранитной скале небольшой гротик, а в ней рос цветок. За что он там цеплялся корнями-ножками? Ни один из нас не проходил мимо, не поприветствовав его. Даже молчаливый, угрюмый Хасан кивал ему головой.
Вчера здесь прошел батальон истребителей. Сорвали и бросили цветок под ноги.
Малхсаг его нашел - измятый, засохший. Я глянул на Малхсага - он побледнел. Взял мертвый цветок, отнес в сторону, положил в ямку и присыпал щебнем - похоронил.
- Чанги! О, Чанги! В своем сердце мы прячем от злых людей, то что нам дорого. Гяуры руками, измазанными в крови, лезут и туда. Я сегодня, нехороший, Чанги, очень нехороший!…»

* * *
Мы похоронили Малхсага. Он умер у меня на руках. Пуля, видимо, пробила ему легкие. При каждом вздохе у него шла горлом кровь. А на лице светлая улыбка.
- Чанги, - спросил он, отдышавшись, - ты когда-нибудь обнимал девушку, крепко-крепко, с наслаждением?
- Нет, - ответил я, пораженный вопросом умирающего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91