Услыхав случившееся, Степан Лукьяныч проявил удивительное спокойствие.
- Нам отсюда сбегать никак нельзя, куда сбежишь-то, а ты, сынок, давай уходи, да живым в руки не попадайся. Изломают, поизмываются и убьют. Ну ингуши! Дед еще говорил: «С ингушом свяжешься - покой потеряешь, в каждом готовый абрек сидит». Да уж ладно. Чему быть, того не миновать.
- А я и не каюсь, Степан Лукъяныч, что случилось. Вот если бы не получилось, тогда всю жизнь корил себя. А зачем я должен оскорбления терпеть от этого хама? За то, что гепеушник?
- Знамо, то не потерпишь, на то ведь тебя Господь ингушом и породил. Эх дела! А? На-ка вот, абрек, бери, пригодятся, чтобы след твой простыл из Ростова немедля.
Старик протянул ему деньги, все, которые у него были.
Асламбек замахал руками и отступил на шаг.
- Тебя отец не учил старшим подчиняться? А ну бери, а не то…!
Тут вмешалась Анна:
- Асламбек, ты брезгуешь деньгами моего папы, когда они тебе так нужны?
Это подействовало, он взял деньги и пошел к двери, а на пороге обернулся:
- Степан Лукъяныч, мы рубили белых, а белые рубили нас. Каждый из нас считал, что он спасает народ. Мы, красные, победили, вернулись с фронтов, а в тылу огромный змеюшник развелся. Еще хуже стало. Что-то мы не то делали. Одно хорошо получилось?
- Что, сынок? Что хорошо получилось?
- Я этого зарвавшегося плебея уложил из именного оружия. Командарм Фрунзе лично сам вручил его мне за Перекоп.
Когда он скрылся за дверью, старик проронил:
- Бабка моя, Глафира Андреевна, царствие ей небесное, в таком случае говаривала: «По плоду видно, что не то дерево посажено». Ну и завертелась карусель! А прав оказался Сашка, брат твой. Как я беспокоился о тебе, Анна, из-за этого абрека, так он и говорит брат твой: «За Анну не бойся. Асламбек, сам ее не тронет и другим не позволит». Каков а! Ну, Анна Степановна, жди гостей, да не робей, сама судьбу выбрала. Авось пронесет. Только ты, дочка, на абрека своего не наговаривай, как бы с тобой не обходились. Зубы стисни и терпи. Говори честно, как было. Против них со зла ничего не говори, а то посадят. Держись ровно, твердо. Мол, было так и так.
Артюша довез Асламбека да Аксая, от денег категорически отказался:
- Убери, Асламбек-жан! Убери! Тебе они пригодятся. Я тебя не видел! Я тебя вообще не знаю. Хорошо?
- Хорошо, Артюша!
- А эта девушка не проболтается?
- Нет, она тебя не выдаст даже под пытками.
Армянин утер слезы и сел в машину…
За Анной приехали под утро. Ее забрали вместе с отцом. Отца к обеду следующего дня отпустили, ее держали три дня, настаивали подписать признание, что Асламбек член кулацко-националистической банды.
Девушке не давали спать, но она не подписывала эту бумагу, дала собственноручное показание, очень короткое, как все было.
Еще три недели отец с дочерью не могли вернуться домой: Анну предупредили, что она обязана являться на допросы, пока в этом будет необходимость. Выезжать из Ростова ей запретили.
Ее вызывали через день. Настоящая моральная пытка. Гепеушники добивались того, чтобы она подписала документ о добровольной осведомительской деятельности. Крики, угрозы, оскорбления продолжались часами. Следователи меняли друг друга - метод ломки души. Но эта упрямая душа в теле красавицы молчала и не ломалась. Однажды это продолжалось одиннадцать часов подряд. На шестнадцатый день следователь положил перед ней лист бумаги, привстал и торопливо произнес:
- Вот, Левенцева, подпиши и можешь отчаливать к себе домой во Владикавказ. Распишись!
Он обмакнул пером в чернильницу и протянул девушке:
- Вот тут ставь свою подпись. Формальности.
Анна взяла ручку, стала внимательно читать то, что в ней было напечатано машинкой и частично написано от руки чернилами. Из написанного выходило, что она, Анна Степановна Левенцева, обязуется сообщить в НКВД, как только к ней явится Эльбускиев Асламбек Солтович, член кулацко-белогвардейско-националистической подпольной организации. И еще она обязывалась выдавать любых членов указанной организации, как только она что-то о них узнает.
Анна положила ручку, отодвинула бумагу.
- Я не стану это подписывать. Это ложь! Асламбек - красный командир, воевал с белыми, имеет орден и именное оружие от самого Фрунзе. Вы занимаетесь подлогом.
Следователь вызвал конвоира.
- Отведи в камеру, в одиночку.
Два дня ее не вызывали. Вечером третьего дня Анну повели к следователю.
- Садись.
Она села на грубый табурет, положила руки на колени, стала готовиться к обороне. Следователь долго и внимательно рассматривал ее.
- Левенцова, скажи мне не для протокола, а так, по-человечески, чем купил тебя этот бандит?
Анна усмехнулась, подняла лицо и взглянула в глаза следователю.
- Асламбек не бандит.
- Ну, хорошо, что особенного в этом Асламбеке Эльбускиеве, ради которого русская красавица очертя голову идет на самопожертвование, как декабристка?
- Во-первых, я не русская.
- А кто ты?
- казачка.
- А что это значит?
- Это значит, что в нашем роду не было ни одного труса, предателя и доносчика.
- Я и сам из казаков.
- Нет, вы не казак.
- Как не казак?
- Казак не стал бы издеваться над женщиной. А насчет Асламбека - он мужчина! У него не только мужское тело, сердце мужское и душа тоже. Впрочем Вам это известно не хуже меня.
Он отпустил Анну домой, совсем.
- Понадобишься - вызовем.
Отец встретил ее у выхода. Все эти дни бедный отец ожидал дочь е этих страшных ворот.
Утром рано они выехали домой.
В купе, кроме них никого не было. Степан Лукъяныч устроил вещи на верхних нарах, усадил дочь и сам сел в ожидании движения поезда.
Они сидели друг против друга за столиком у окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91