д. Но, рассуждая имманентно, мифи-
ческое сознание есть меньше всего интеллектуальное и мыс-
лительно-идеальное сознание. У Гомера (Od. XI 145 слл.) изо-
бражается, как Одиссей спускается в Аид и оживляет на ко-
роткий срок обитающие там души кровью. Известен обычай
побратимства через смешение крови из уколотых пальцев или
обычаи окропления кровью новорожденного младенца, а
также употребление крови убитого вождя и пр. Спросим себя:
неужели какое-то мыслительно-идеальное построение поня-
тия крови заставляет этих представителей мифического созна-
ния относиться к крови именно так? И неужели миф о дейст-
вии крови есть только абстрактное построение того или друго-
го понятия Мы должны согласиться, что здесь ровно столько
же мысли, сколько и в отношении, напр., к красному цвету,
который, как известно, способен приводить в бешенство мно-
гих животных. Когда какие-нибудь дикари раскрашивают по-
койника или намазывают свои лица перед битвой красной
краской, то ясно, что не отвлеченная мысль о красном цвете
действует здесь, но какое-то иное, гораздо более интенсивное,
почти аффективное сознание, граничащее с магическими
формами. Было бы совершенно ненаучно, если бы мы стали
мифический образ Горгоны, с оскаленными зубами и дико
выпученными глазами, - это воплощение самого ужаса и
дикой, ослепительно жестокой, холодно-мрачной одержимос-
ти - толковать как результат абстрактной работы мыслите-
Вундт В. Миф и религия, пер. под ред. Д. Н. Овсянико-Куликов-
СКОГО.СП6.С.37-51.
212
лей, вздумавших производить разделение идеального и реаль-
ного, отбросить все реальное и сосредоточиться на анализе
логических деталей бытия идеального. Несмотря на всю
вздорность и полную фантастичность такого построения, оно
постоянно имеет место в разных <научных> изложениях.
В особенности заметно это засилье абстрактной мысли в
оценке самых обыкновенных, житейских психологических
категорий. Переводя цельные мифические образы на язык их
абстрактного смысла, понимают цельные мифически-психо-
логические переживания как некие идеальные сущности, не
внимая к бесконечной сложности и противоречивости реаль-
ного переживания, которое, как мы увидим впоследствии,
всегда мифично. Так, чувство обиды, чисто вербально вскры-
ваемое в наших учебниках психологии, всегда трактуется как
противоположность чувству удовольствия. Насколько условна
и неверна такая психология, далекая от мифизма живого че-
ловеческого сознания, можно было бы показать на массе при-
меров. Многие, например, любят обижаться. Я всегда вспо-
минаю в этих случаях Ф. Карамазова: <Именно, именно при-
ятно обидеться. Это вы так хорошо сказали, что я и не слыхал
еще. Именно, именно я-то всю жизнь и обижался до прият-
ности, для эстетики обижался, ибо не только приятно, да и
красиво иной раз обиженным быть; - вот что вы забыли, ве-
ликий старец: красиво! Это я в книжку запишу!> В абстракт-
но-идеальном смысле обида есть. конечно, нечто неприятное.
Но жизненно это далеко не всегда так. Совершенно абстракт-
но (приведу еще пример) наше обычное отношение к пище.
Вернее, абстрактно не самое отношение (оно волей-неволей
всегда мифично и конкретно), а нежизненно наше желание
относиться к ней, испорченное предрассудками ложной
науки и унылой, серой, обывательски-мещанской повседнев-
ной мысли. Думают, что пища и есть пища и что об ее хими-
ческом составе и физиологическом значении можно узнать в
соответствующих научных руководствах. Но это-то и есть за-
силье абстрактной мысли, которая вместо живой пищи видит
голые идеальные понятия. Это - убожество мысли и мещан-
ство жизненного опыта. Я же категорически утверждаю, что
тот, кто ест мясо, имеет совершенно особое мироощущение и
мировоззрение, резко отличное от тех, кто его не ест. И об
этом я мог бы высказать очень подробные и очень точные
суждения. И дело не в химии мяса, которая, при известных ус-
ловиях, может быть одинаковой с химией растительных ве-
ществ, а именно в мифе. Лица, не отличающие тут одно от дру-
гого, оперируют с идеальными (да и то весьма ограниченны-
213
ми) идеями, а не с живыми вещами. Также мне кажется, что
надеть розовый галстук или начать танцевать для иного значи-
ло бы переменить мировоззрение, которое, как это мы еще
увидим в дальнейшем, всегда содержит мифологические
черты. Костюм - великое дело. Мне рассказали однажды пе-
чальную историю об одном иеромонахе монастыря Одна
женщина пришла к нему с искренним намерением исповедо-
ваться. Исповедь была самая настоящая, удовлетворившая обе
стороны. В дальнейшем исповедь повторялась. В конце кон-
цов исповедальные разговоры перешли в любовные свидания,
потому что духовник и духовная дочь почувствовали друг к
другу любовные переживания. После долгих колебаний и му-
чений оба решили вступить в брак. Однако одно обстоятельст-
во оказалось роковым. Иеромонах, расстригшись, одевши
светский костюм и обривши бороду, явился однажды к своей
будущей жене с сообщением о своем окончательном выходе
из монастыря. Та встретила его вдруг почему-то весьма холод-
но и нерадостно, несмотря на долгое страстное ожидание. На
соответствующие вопросы она долго не могла ничего отве-
тить, но в дальнейшем ответ выяснился в ужасающей для нее
самой форме: <Ты мне не нужен в светском виде>. Никакие
увещания не могли помочь, и несчастный иеромонах пове-
сился у ворот своего монастыря. После этого только ненор-
мальный человек может считать, что наш костюм не мифичен
и есть только какое-то отвлеченное, идеальное понятие, кото-
рое безразлично к ТОМУ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87