Батис удалялся в
свое убежище, как слон, который спасается от назойливых москитов. Таким о
бразом он поворачивался спиной к реальности.
Треугольник завоевал для себя царские привилегии и целый день висел у ме
ня на шее или сидел на закорках. Это было необъяснимо: на протяжении месяц
ев мы своим огнем заставляли сотни омохитхов держаться на почтительно
м расстоянии от маяка, а сейчас я не находил в себе сил отпугнуть существо
, которое едва доходило мне до пояса.
Он был озорным и не умел беречь свои силы. Целый день он носился впереди ст
аек маленьких омохитхов взад и вперед по острову. Когда его товарищи ухо
дили домой, он валился с ног от усталости и тут же засыпал где придется, не
обращая внимания на неудобства. Ближе к ночи я находил его под каким-нибу
дь деревом или в выемке гранита и переносил в свою постель. Там я накрыва
л его одеялом, хотя и сам не понимал, какой был в этом смысл: мне казалось, чт
о омохитхи безразличны к жаре и к холоду. Но мне все равно хотелось укутат
ь его.
Закат принадлежал мне одному. Я привык отдыхать на берегу, на который сту
пил когда-то впервые на остров. Бухта была небольшая, и волны подкатывал
ись к берегу усмиренными. Передо мной открывалась сцена Антарктиды, и я с
мотрел на нее из центральной ложи. Граница вечных льдов проходила в сотн
е миль к югу, но скованный льдами континент представлял собой такую вели
чественную панораму, что я мог наслаждаться ею отсюда. Когда последний л
уч солнца умирал, на небе начинался волшебный фейерверк. Вспышки желтого
огня и золотые весенние всполохи расцветали на небосводе. Оранжевые и
лиловые лучи боролись в вышине, словно воздушные драконы, извиваясь и за
ключая друг друга в объятия. Когда вспыхивали последние огни, я заставля
л работать свое воображение. Мне хотелось представить себе, что омохитх
и шепчут мне, сливая свои голоса с шорохом откатывавшихся от берега волн
: нет, мы вас не убьем сегодня, не убьем. Потом я возвращался на маяк и провод
ил там ночь.
Снег таял, а мои отношения с Батисом становились все холоднее. К этому вре
мени, как это не покажется странным, единственным элементом, укреплявшим
нашу связь, была погода. Пока омохитхи сжимали вокруг нас свое кольцо, на
м не приходило в голову задуматься о других опасностях: так человек, кото
рому угрожает штык, не успевает обеспокоиться по поводу возможного прис
тупа аппендицита. Однако теперь, когда омохитхи удалились со сцены и на н
ас накатила бурная антарктическая весна, вечные грозы и бури не оставля
ли нам ни минуты покоя. Гром гремел так, словно тысячи орудий осыпали нас с
нарядами. Стены дрожали, через бойницы вспыхивал ярчайший свет. Молнии з
аполняли горизонт, точно корни гигантских растений. Господи, какие молн
ии! Хотя мы и не признавались в этом друг другу, но умирали со страха. Анери
с ничуть не боялась. Возможно, она просто не представляла себе реальной о
пасности нашего положения. Ей было невдомек, что строители маяка не поз
аботились о том, чтобы установить на нем громоотвод. Мы об этом знали. В лю
бую минуту мы могли быть испепелены, как муравьи под лупой злого мальчиш
ки. Итак, пока Анерис завороженно смотрела на молнии, мы с Батисом пригиба
ли головы и молились как могли, подобно доисторическим людям, которые бы
ли беззащитны перед лицом стихий.
Однако наше единение ограничивалось лишь теми минутами, когда мы ощущал
и страх и тревогу. Когда же Батис уводил Анерис в свою комнату, мне приходи
лось заглушать свои чувства. Иногда я не мог уснуть всю ночь. Под сводами м
аяка раздавался голос Каффа, который мучил свою пленницу. Я его откровен
но ненавидел и делал над собой героические усилия, чтобы не поддаться же
ланию подняться по лестнице и увести Анерис с его грязного ложа. В те дни м
не было гораздо проще разрядить свою винтовку в Батиса, чем в омохитхов. О
н не знал о том, что самым мощным зарядом взрывчатки, которую он поднял с п
ортугальского корабля, был я сам. Теперь каждую ночь фитиль моей динамит
ной шашки воспламенялся, и сколько раз мне удастся задуть его до взрыва, н
еизвестно никому. Моя страсть к ней становилась все больше, вырастая за п
ределы острова, на котором возникла.
Иные мелодии прекрасны тем, что не позволяют нам думать. Анерис, вне всяко
го сомнения, была воплощением одной из таких мелодий. Я мог лишь спрашива
ть себя о том, была ли у меня возможность противостоять этому соблазну. Те
перь становилось понятно, почему Кафф так старался прикрыть ее первой по
павшейся тряпкой: даже у самого непорочного инока голова бы пошла кругом
, стоило бы ему только на нее взглянуть. Свитер, который она носила, казалс
я мне оскорбительнее, чем раньше. Когда-то белый, он стал теперь желтоват
оЦ серым; волокна шерсти на рукавах и внизу висели бахромой, повсюду вид
нелись дыры. Иногда, когда Батис не мог нас видеть, я освобождал ее от этог
о балахона. Нагота являлась для нее естественным состоянием, и она ниско
лько ее не стыдилась: смысл слова «стыд» был ей непонятен. Разглядывая Ан
ерис с тысяч углов зрения, я никогда не переставал ею восхищаться. Когда о
на, нагая, шла по лесу. Когда садилась на гранитную скалу, скрестив ноги. Ко
гда поднималась по лестнице маяка. Когда загорала на балконе в лучах наш
его грустного солнца, неподвижная, как ящерка: лицо запрокинуто, подбор
одок поднят к небу, глаза закрыты. Как только представлялась такая возмо
жность, я занимался с ней любовью.
Поскольку Батис добровольно превратился в узника маяка, вооруженного в
интовками, а омохитхи не появлялись, улучить момент нам было нетрудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68