– Она просто золото.
– А дети есть?
– Двое.
Манни рассказал мне о своем семействе, а я ему – о Саре Луизе и о девочках. Я было подумал позвать Манни в гости, но потом решил, что это будет неподходящее место для нашего разговора, и мы поехали в "Университетский клуб". Из бара я попробовал позвонить домой, сказать, что задержусь, но оба номера телефона были заняты. Мы сели за столик в углу, и я задал Манни вопрос, который весь день не выходил у меня из головы:
– А про Эрику ты ничего не слышал?
– Слышал.
– Что?
– Она вышла замуж. Теперь у нее другая фамилия – фон Вальденфельс.
– Где они познакомились?
– На курорте в Альпах. Она поехала туда с братом покататься на лыжах, а фон Вальденфельс тоже там отдыхал. Это было очень давно.
– Что он из себя представляет?
– Ему шестьдесят восемь лет. Внешность весьма импозантная. Владелец банка в Мюнхене. Макс Фрайхерр фон Вальденфельс – не слышал о таком?
– Нет.
– Да, банк у него большой. Но он еще глава Союза свободных хозяев.
– А, знаю. Довольно-таки консервативная организация.
– Да, в консерватизме ей не откажешь.
– Ты с ним знаком?
– Мы живем в двух шагах друг от друга.
– В Мюнхене?
– Нет, в Штарнберге. В Мюнхен я езжу на работу. Мы с Эрикой и Максом очень часто видимся. Представляешь себе компанию: еврей из Сан-Франциско и баварский аристократ. Радость социолога. Хочешь поглядеть фотографии? – И Манни достал из портфеля папку. – Специально привез с собой: надеялся тебя застать.
В папке были вырезки из «Шпигеля» и "Зюддойче цайтунг" с фотографиями Эрики и ее мужа. Макс Фрайхерр фон Вальденфельс был весьма упитанный господин, однако тучность эта не выглядела безобразной, а благородная седина и римский нос даже делали его похожим на главу какого-нибудь государства. Эрика же была просто великолепна. Вот она снята на карнавале, вот пожимает руки на митинге ХСС, вот стоит рядом с федеральным канцлером в Бонне. Казалось, она ничуть не постарела – так же, как и Манни. Ни седины, ни морщин. Затем Манни достал конверт с любительскими карточками. Дети у Эрики и у Манни были ровесники, так что они много общались семьями. На фотографиях они катались на лыжах, нежились на пляже, пили вино на веранде. О каждом из снимков можно было рассказать целую историю, и Манни, надо признаться, был в тот вечер в ударе. Время от времени я ходил звонить Саре Луизе, но было наглухо занято, и я каждый раз возвращался за столик с новой порцией напитков. Вскоре мы с Манни чувствовали себя совсем как в добрые старые дни.
– Хэм, – спросил меня Манни, когда мы оба уже основательно захмелели, – зачем ты это сделал?
– Сам не знаю. Как это все получилось, я мог бы тебе объяснить до точки, а вот почему – нет.
– Ты рад, что это сделал?
– Нет.
– У тебя не возникало желания с этим покончить?
– Много раз.
– Что же тебя удерживает?
– Чувство долга. Честь – если, конечно, она у меня еще осталась.
На нас напало меланхолическое настроение. Я снова пошел позвонить домой, и снова телефон был занят, и снова я вернулся с полными бокалами.
– По Германии не скучаешь? – спросил Манни.
– Очень скучаю. Поэтому и бываю там так часто.
– Может, заедешь как-нибудь к нам в Штарнберг?
– Боюсь, это будет не самый приятный визит.
– Чепуха. Симона всегда к тебе хорошо относилась, всегда заступалась, когда тебя ругали.
– Возможно, как-нибудь и загляну.
– Давай, будем ждать. – Кроме нас, в баре уже никого не осталось, пора было уходить. – Скажи, Хэм, тебе нравится твоя работа?
– С каждым днем все меньше.
– Не хочешь заняться чем-нибудь другим?
– Я бы не против, но чем?
– Может, поработаешь в моей фирме в Мюнхене?
Эта идея как-то не приходила мне в голову. В первый момент она показалась мне совершенно замечательной, но потом я вспомнил о жене и дочерях: их-то, конечно, в Германию и калачом не заманишь.
– Я бы с радостью, Манни, но, боюсь, придется отложить это дело до следующей жизни.
Потом мы пошли поужинать в ресторан; оттуда я снова позвонил домой, и опять оба номера были заняты. Манни рассказывал про Симону и про Эрику, про Штарнберг и Мюнхен. Я слушал его так, как давно уже никого не слушал. После ужина я чуть было не позвал Манни напоследок к нам, но так и не решился. Манни и Сара Луиза принадлежали разным мирам, и мне не хотелось их смешивать. Когда я высадил Манни у мотеля, он сказал, что завтра позвонит и сообщит, как продвигаются дела с немцами.
– Жду тебя в Штарнберге, Хэм.
– Как-нибудь заеду. Счастливо.
Домой я вернулся в мечтательном настроении, которое, впрочем, было моментально нарушено Сарой Луизой.
– Ну, – грозно спросила она с порога, – и где же ты шлялся?
Я рассказал ей и где, и с кем, и сколько раз я пытался дозвониться домой. Она смотрела на меня так, будто видела перед собой антихриста.
– Подлец! – воскликнула она, когда я кончил. – Я с шести часов места себе не нахожу! – Потом немного подумала, снова крикнула: – Подлец! – и бросилась по лестнице наверх.
Как всегда после семейного скандала, я стоял, не зная, что делать, и, как всегда, спас меня бег трусцой. Я переоделся, пробежал шесть миль и, приближаясь к дому, с облегчением заметил, что свет в спальне потушен, – значит, Сара Луиза решила, что на сегодня хватит. Я был слишком возбужден, чтобы сразу ложиться спать, поэтому, налив себе коньяку, укрылся в кабинете и сел смотреть телевизор. Программу «Пи-би-эс» я, разумеется, включил в последнюю очередь, и, разумеется, именно по ней шло что-то интересное. Вероятно, «Пи-би-эс» в последнее время много критиковали справа, потому что спонсором этой передачи было "Общество Джорджа С. Паттона" и она была направлена на подъем национального духа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150