Поцелуи привели к тому, что мы начали расстегивать друг на друге одежду, а это, в свою очередь, привело нас в спальню. Нельзя сказать, что Этель была самой прекрасной женщиной, с которой я спал в своей жизни, но она была самой благодарной – это уж точно. Все время, пока мы развлекались, она беспрерывно стонала:
– О, неужели все это ради меня? О, какой ты внимательный! О, если б ты знал, что это для меня значит!
Прощаясь, она благодарила меня так горячо, словно дом ее должен был пойти за долги с молотка, а я взял и предоставил ей отсрочку. Пока я работал в кредитном отделе, мы с Этель встречались, когда она бывала в минорном настроении, а Уоллес – в отъезде. Несколько рюмок шерри помогали ей преодолеть стеснительность, а мне – брезгливость; потом шли бесконечные жалобные истории, потом мы ложились в постель, потом я уходил, недоумевая, зачем мне все это понадобилось. Сара Луиза видела Этель раз пять и, когда в гостях вдруг заходил разговор о супружеских изменах, обязательно вставляла: "Ну, Хэмилтону тут ничего не светит – во всяком случае, с его секретаршей. Бедняжка, она – вылитая учительница воскресной школы". На что я отвечал: "В тихом омуте черти водятся", и все улыбались.
Эти гнетущие вечера с Лорой Гейл и с Этель, а также несколько неудачных любовных приключений во время разных конференций убедили меня в бессмысленности прелюбодеяния. Что за радость выслушивать нытье женщин про несчастную жизнь, когда самому тебе всего-то и нужно, что забраться на пять минут между их ног? Куда девалось былое упоение чужой плотью? Я уже готов был поставить крест на всем этом деле, равно как и на своей безвозвратно ушедшей юности, как тут в моей жизни случился новый поворот.
Однажды утром, когда я еще работал в кредитном отделе, к моему столу подошел коренастый человек в ковбойской шляпе. "Здорово, мужичок, – обратился он ко мне. – Будем знакомы – Вильбер Вейкросс". Он держался с такой потрясающей самоуверенностью, словно не сомневался, что я должен его знать. Я и вправду его знал: Вильбер Вейкросс был в Нашвилле популярной личностью. Он пел песенки в стиле «кантри» и считался фартовым парнем. Признаться, к этому простонародному жанру я всегда был равнодушен – как, впрочем, и большинство известных мне людей, – но в Нашвилле о знаменитостях кричат на каждом углу, так что хочешь не хочешь, а всех их знаешь. Вильбер Вейкросс прославился буквально за несколько лет; весь его репертуар был посвящен шоферам, работающим на дальних перевозках, и такие песенки, как "Еду-еду я домой", "Девчонка на шоссе", "Свидание на заправке" и тому подобные, принесли ему кучу денег. Иногда мне попадались на глаза его альбомы. На конвертах, натурально, был изображен Вильбер, высовывающийся из кабины грузовика, в сдвинутой на затылок ковбойской шляпе, окруженный девицами из своего ансамбля – их называли вильбретками. И вот этот самый Вильбер стоял сейчас передо мной и, почесывая в паху, внимательно меня разглядывал.
– Мужичок, – сказал Вильбер, – нужна ссуда. Тут, понимаешь, какая петрушка: у меня всеми делами заведовал мистер Дэн Мортон, а тут он скоропостижно скончался, – ну, я маленько все и подзабросил. Требуется пояснить, кто я такой и чем занимаюсь?
Нет, этого не требовалось. Про Вильбера Вейкросса ходила широкая молва, что он знает толк в деньгах и в бизнесе преуспевает ничуть не меньше, чем на эстраде. К какому бы делу он ни притрагивался – начиная с проката грузовиков и кончая торговлей пластинками, – все моментально превращалось в золото. Словом, паяц-то он был паяц, но паяц богатый.
– Мужичок, – продолжал Вильбер, – я тут, понимаешь, задумал вафлями торговать. Хочу, понимаешь, открыть несколько таких кафешек – "Вафли Вильбера" будут называться, с монопольным правом, все честь по чести, – в общем, хочу зашибить деньгу.
И он достал бумаги с расчетами, которые определенно были составлены не в сельской глуши. Честно говоря, я плохо понимал, почему народ должен наброситься на эти самые вафли, кто бы ими ни торговал, но, проговорив с Вильбером час и изучив все цифры, увидел, что идея обоснована весьма здраво. Для начала Вильбер просил полмиллиона – сумму, намного превышающую те, которыми я имел право распоряжаться самостоятельно. Пришлось обратиться в кредитный комитет. Комитет вынес положительное решение, и Вильбер пригласил меня в ресторан отметить это событие.
Сперва Вильбер продолжал разыгрывать из себя деревенского рубаху-парня, но после двух бокалов мартини начал переходить на нормальную речь. Мало-помалу он рассказал мне о себе. Он родился в штате Огайо, учился в колледже, где его отец преподавал психологию. Любил бренчать на гитаре всякие простонародные песенки в стиле «кантри», которых его родители терпеть не могли. Потом в Далласе начал исполнять их в ночных ресторанах. Однажды, шутки ради, попробовал поговорить с публикой в такой же простонародной манере, и публике это так понравилось, что Вильбер решил перенять этот язык. Некоторое время спустя ему посчастливилось натолкнуться на шоферскую тему, и он сразу стал безумно популярным. Сейчас его отец ишачит за двадцать тысяч в год, а Вильбер зарабатывает в двадцать раз больше. Чем пьянее становился Вильбер, тем меньше ощущался в его речи деревенский говорок, и тем чаще проскальзывали словечки, слышанные им, вероятно, в семье: "кризис личности", "фигура отца", "эдипов комплекс". Мне он больше нравился в простонародном обличье.
– Старик, – говорил Вильбер, – я себе в жизни дал установку на успех. На владение ситуацией. В жизни, старик, это самое главное – владеть ситуацией. Сейчас я тебе все объясню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150