– Может, нам съездить вдвоем?
– Но вы – официант.
– Это только пока я в армии; потом все изменится.
– И не офицер?
– Нет.
Я опасался, что окончательно упал в ее глазах. Надежда глубоко затянулась и, выпустив дым, вздохнула так, будто получила приглашение от прокаженного. После долгой внутренней борьбы она поинтересовалась:
– И что же вы собираетесь делать во Франкфурте?
– Это вам решать. Например, можно посмотреть город, поужинать, сходить в оперу.
– У вас нет денег.
– Ну, здесь платят побольше, чем в Советской Армии. Вдобавок мне присылают из дома – у родителей денег хватает.
В этом месте я следовал указаниям капитана Мак-Минза, который велел не жалеть средств – армия за все заплатит.
– И когда вы предлагаете поехать?
– Завтра – суббота, я весь день свободен. Может быть, после обеда?
– А как мы доберемся до Франкфурта?
– У меня есть машина. – Точнее, подумал я про себя, машину мне дадут, но выглядеть все будет так, будто она моя.
– Так вы говорите, после обеда?
– Ну, скажем, я заеду за вами в полвторого.
В субботу утром мы с капитаном Мак-Минзом составили план действий. Капитан обзвонил кого надо, и в полвторого я подкатил на серебристом «мерседесе» к дому, где жили источники. Увидев машину, Надежда замерла от изумления, а по дороге то и дело поглаживала обивку сиденья.
– Это ваша машина? – спросила она меня.
– Да, она у меня месяца три. Родители подарили на Рождество.
– Но вы же не офицер.
– Здесь это не имеет значения. У нас многие рядовые смотрят на офицеров свысока.
– Но ведь офицеры больше зарабатывают.
– Мы после армии будем зарабатывать столько, что им и не снилось.
Надежда закурила.
– А что вы собираетесь делать после армии?
Ответ на этот вопрос у нас с капитаном Мак-Минзом был отрепетирован.
– Скорее всего, пойду работать к отцу. Он у меня предприниматель.
– Предприниматель?
– Ну да, владелец всякой всячины – сталелитейного завода, судоходной компании, газет, телестанций, ну там кое-чего еще.
– И все это принадлежит вашему отцу?
– Он – главный акционер.
– Но если он такой влиятельный человек – как же он допустил, чтобы вы попали в армию?
– А он этого хотел. Он считает, что армейская дисциплина пойдет мне на пользу. И еще он говорит, что после армии я научусь ценить деньги.
– Но вы же сказали, что денег у вас полно.
– На жизнь здесь мне хватает.
Впервые за все время скучающее выражение исчезло с Надеждиного лица. Черное платье – наверное, единственное, которое у нее было, – на фоне золотистой обивки сиденья – это сочетание странным образом воспроизводило цвета Вандербилтского университета. Миновав Вайскирхен и Унтерурзель, мы въехали во Франкфурт.
– Но если у вас столько денег, – спросила Надежда, – то почему вы работаете официантом?
– Обещайте, что никому не скажете?
– Да-да, обещаю.
– Это наказание.
– За что?
– За то, что я не издевался над людьми, не лгал им и вообще не мог смириться с теми безобразиями, которые творятся в следственном отделе.
– А вы что – были следователем?
– Очень недолго. Я стал противен самому себе и попросил, чтобы меня перевели на другую работу, но мне отказали и вместо этого сделали официантом.
– И вам не обидно?
– Сперва было обидно, потом привык.
– А ваш отец – неужели он ничего не может сделать?
– Отец считает, что мне это полезно. Говорит, что будущие богачи должны знать, как живется бедным.
Мы проехали по Эшерсхаймер Ландштрассе к Старому городу. Не имея понятия, что могло бы заинтересовать Надежду, я решил, что для затравки лучше всего подойдет что-нибудь из области культуры, и показал ей Рёмер и все восемь зданий, составляющих старую ратушу. «Неплохо», – скупо отозвалась она об увиденном. В церкви Св. Павла Надежда спросила, можно ли там курить, в доме-музее Гёте взяла несколько аккордов на клавесине, а потом захотела посмотреть, как устроено кресло, сконструированное самим Гёте, которое, если его разложить, превращается в стремянку. Оба раза мы получили сильный нагоняй от служителя, заявившего, что, если Надежда дотронется до чего-нибудь еще, он нас выпроводит. «Вот и отлично, – сказала Надежда. – Пошли отсюда».
Тогда я подумал, что, может быть, звери покажутся ей более занимательными, чем культурные ценности, и мы поехали в зоопарк. Обезьяны с жирафами слегка позабавили Надежду, но большей частью она продолжала глядеть в пространство. Возле клетки с белыми медведями я ей сказал: "У меня такое чувство, что вам скучно. Чего бы вам действительно хотелось?"
Надежда глубоко затянулась и, запрокинув голову, выпустила дым. "Знаете, чего бы мне действительно хотелось? – спросила она. – Мне бы хотелось зайти в какой-нибудь универмаг, а после посидеть и покурить".
И мы отправились в Карштадт. В самом деле, войдя в магазин, Надежда сразу оживилась. Она вцеплялась во все, что попадалось под руку: в юбки и костюмы, в кофточки и туфли, и продавщицы в ужасе следили за ней, как будто она вот-вот схватит вещи в охапку и убежит. Разведка продолжалась полчаса, после чего Надежда спросила, нельзя ли ей кое-что примерить. Конечно, ответил я, у нас полно времени – и она, поймав меня на слове, тут же нахватала кучу вещей и скрылась в кабинке. Время от времени она появлялась оттуда, чтобы продемонстрировать очередной наряд, и я, разумеется, всякий раз говорил, что это нечто потрясающее. Туалеты большей частью были аляповато-кричащие – то ли это соответствовало ее вкусу, то ли она считала, что на Западе одеваются именно так. Примерив с добрый десяток платьев, Надежда стыдливо потупила взгляд и сказала:
– Хэмилтон, мне надо с вами поговорить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150