– А в чем я буду ходить на все эти приемы? У меня же ничего нет.
– Кое-что купим здесь, а когда приедешь в Нашвилл, первым делом пойдем по магазинам.
– Званые вечера, гости – со мной такого еще не бывало.
– Тебе точно понравится.
– Будем надеяться. Но я боюсь.
Отец и брат Эрики тоже были неприятно поражены известием о переносе нашей свадьбы и тоже успокоились только тогда, когда узнали, какая к ней ведется подготовка. Я сфотографировал всех троих, чтобы потом показать карточки дома, и попросил родителей прислать свои фотографии. Через пару недель пришла пачка цветных снимков, на которых были изображены и мама, и папа, и наш дом, и виды Нашвилла – и все это выглядело солидно и богато. Было видно, что на членов семьи Райхенау фотографии произвели должное впечатление – во всяком случае, смотрели они на них широко раскрыв глаза. Особняки с колоннами и лужайками напомнили им фильм «Унесенные ветром», а клуб «Бэл Мид» поразил их своими размерами – неужели для нашей свадьбы снимут его целиком? Даже здание нашей церкви им понравилось, потому что в нем ощущался готический дух. Я попросил всех троих написать письма моим родителям и вызвался отправить их по армейской почте. Письма эти я продержал у себя недели полторы, после чего напечатал ответы на той самой машинке, которая была похожа на мамину. К лету между семейством Райхенау и родителями установились самые приятельские отношения.
Я совершенно не думал, что занимаюсь обманом: ведь в письмах, написанных мною якобы от имени родителей, говорилось то же, что – я ни минуты в этом не сомневался – родители сами бы написали, если бы знали столько, сколько знал я. Сразу по приезде домой я все им объясню, и они еще скажут мне спасибо. А раз родители будут на моей стороне, то и Симс Колдуэлл сдержит свое слово насчет работы. Со временем и Сара Луиза бросит обижаться, и все мы заживем в мире и согласии. Я даже представил себе, как Сара Луиза подружится с Эрикой, как они вместе будут ходить по магазинам и вести между собой всякие женские беседы.
Однажды в субботу, купив Эрике три платья на Курфюрстендамм, я повел ее в отделение "Пан Американ", где заказал ей билет на самолет. На это дело у меня было отложено пятьсот долларов, и на оставшуюся сумму Эрика открыла в банке собственный счет на случай непредвиденных расходов. Насколько она раньше была подавленной, настолько теперь выглядела возбужденной. Фотографии, присланные из дома, она помнила до малейших подробностей, а о моих родителях и знакомых говорила так, будто знала их долгие годы. Она даже откопала в библиотеке какую-то книгу про штат Теннесси и, прочитав ее, стала таким специалистом, что мне даже и не снилось.
О майоре Холлоране, известном также под именем Майк, уже давно ничего не было слышно, и я как-то спросил о нем Эрику. Я полагал, что эта фигура выпала из нашей жизни.
– Майк? – переспросила Эрика. – Как странно, что ты спрашиваешь: он как раз сегодня ко мне заходил.
– Значит, вы продолжаете встречаться?
– Нет, все кончилось, когда я сообщила ему о нашей помолвке. Но Майк иногда заглядывает в библиотеку – узнать, как у меня идут дела. Посмотри, что он сегодня принес.
И она достала набор из двенадцати серебряных стаканчиков. К стаканчикам была приложена открытка, на которой четким почерком было написано: "Эрике и Хэмилтону, с искренней симпатией и наилучшими пожеланиями. Пусть та неприятность, которая возникла из-за меня, окажется самой серьезной в вашей жизни. Майкл Холлоран." И за этим человеком я шпионил, не давая ему покоя! Определенно, жест Майка был добрым знаком. Кто устоит при виде двух людей, любящих друг друга так горячо, как мы с Эрикой? Мысленно я уже представлял, как жители Нашвилла, идя по стопам Майка, при встрече желают нам всего самого лучшего.
Последние недели в Берлине оказались страшно хлопотными, мы с Эрикой целыми днями были в бегах. Я рассчитывал, что накануне отъезда мы сможем спокойно посидеть вечерок-другой вдвоем или вместе с ее отцом и с Юргеном. Мы будем пить за здоровье друг друга, произносить всякие речи и предаваться мечтам о том, как увидимся снова. Но не успел я оглянуться, как до отъезда осталось только три дня, а ничего из задуманного так и не было выполнено. Напоследок мы с Эрикой решили покутить: в пятницу поужинать в ресторане «Абен», в субботу – в ресторане «Борзенштубен», а уж воскресенье провести с отцом и с Юргеном. В понедельник я должен был уехать.
Выяснилось, однако, что у Хлопкорота совсем другие планы. В четверг он надумал провести проверку всех помещений в доме. По мне, все у нас было в лучшем виде: и уборщица прибиралась на совесть, и мы сами, чтобы не попасться при осмотре, содержали комнаты в чистоте. Но Хлопкорот отнюдь не считал, что лучшее – враг хорошего. Он-таки нашел себе занятие – стал лазить по всяким подсобкам, в которые уже много лет никто не заглядывал, и даже обнаружил какое-то чердачное помещение, о существовании которого я и не подозревал. Разумеется, там царил чудовищный беспорядок, при виде которого Хлопкорота едва не хватил удар.
– За все время службы, – сказал он, – я никогда не видел такой запущенной казармы.
Хлам в подсобках, по его мнению, мог в любую минуту привести к пожару. Гневался Хлопкорот, правда, недолго, так как быстро понял, что создавшаяся ситуации сулит заманчивые перспективы. Он вообще был великим мастером превращать свободное время в рабочее, а тут подвернулась такая возможность, которая, быть может, уже никогда не повторится.
– Дом находится в таком безобразном состоянии, – сказал он, – что мною отменяются все отпуска на выходные дни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150