Я смотрел, как мерно двигалось вверх-вниз Надино тело, и думал, что от этого, вероятно, очень устают ноги. Надо полагать, что Надя пришла к такому же выводу, потому что она вскоре перекатилась на спину, оказавшись подо мной. Я было приступил к работе, но Надя сжала ноги и, не давая мне двигаться, начала работать сама, подбрасывая вверх свое тело. Наверно, в их с Соколовым программе это был второй номер. Через некоторое время она вдруг застыла в неподвижности, и я испугался, что это все – больше у нее не осталось сил, но тут, к моему удивлению, она забилась в оргазме, и даже когда он кончился, я еще долге чувствовал своим членом, как у нее что-то дергается внутри.
– Вкусно, вкусно, – проговорила она.
Но это было только начало. Почти все следующие три дня мы провели в постели. Время от времени мы, правда, выходили за покупками или чтобы поесть в «Брюкенкеллер», в кафе «Кранцлер» или «Тройке», но, закончив свои дела, тут же возвращались в номер. Я даже начал мало-помалу разбираться в Надиных причудах. Когда она наконец согласилась снять лифчик, то тут же подхватила свои груди руками. Так вот, значит, в чем было дело – она боялась, что груди у нее свисают. А то, что она и на пушечный выстрел не подпускала к своим половым органам ничего, кроме пениса, объяснялось, очевидно, плачевным состоянием советской гигиены. Несколько раз я пробовал пустить в ход свой язык и пальцы, но Надя моментально сдвигала ноги и говорила: "Нет, там грязно". Она даже заявила, что никогда не мастурбировала – это тоже было грязно. В конце концов Надя прямо сказала то, что мне уже стало ясно:
– В постели мне нравится заниматься только одним делом.
– И это дело ты здорово делаешь.
– У тебя было много женщин?
– Такой замечательной, как ты, – ни одной. Ты, наверное, перепробовала всех мужчин в России.
Она рассмеялась.
– Знаешь, сколько у меня было мужчин?
– Сто?
Она снова засмеялась.
– На девяносто девять меньше.
– Один?
– Да, только один.
– Где же это было?
– В России, а потом в Восточном Берлине.
– И кто он?
Надя протянула руку к пачке сигарет и, взяв одну, закурила.
– Ну, допустим, его зовут Коля.
Я знал, что «Коля» – это уменьшительное от «Николай», и понял, что лед тронулся.
– Наверное, этот Коля – мужчина что надо, раз ты научилась у него стольким вещам.
– Да, он настоящий мужчина. Я его любила.
– Расскажи мне о нем.
– Не стоит.
– Ты что, мне не доверяешь?
– Нет, просто не хочется говорить о человеке, который так много для меня значил.
Я отодвинулся от нее на свою сторону кровати.
– Послушай, Надя, мне нужно тебе кое-что сказать. Для тебя, может, эти три дня были просто шуткой, но для меня – нет. Неужели ты не видишь, до чего ты меня довела, не чувствуешь, что со мной творится? Я влюбился в тебя еще в субботу, и с тех самых пор это чувство становилось все сильнее, и сейчас я люблю тебя так, как никогда еще никого не любил. Ты для меня – идеал женщины, идеал жены. Когда мы возвратимся в лагерь, ты, наверно, захочешь со мной расстаться, но, поверь, я так просто тебя не отдам. Надя, я хочу, чтобы ты стала моей женой. Я хочу, чтобы ты поехала со мной в Америку, чтобы мы вместе жили в нашем большом доме.
– Вместе с твоими родителями?
– Можно и отдельно. Давай купим квартиру в Нью-Йорке? Или дом в Палм-Бич?
– В Палм-Бич?
– Это немного севернее Майами. Симпатичное местечко.
– Я люблю горы.
– Тогда можно поехать на Запад, построить там домик в горах, кататься на лыжах…
– Но я даже не говорю по-английски; надо мной все будут смеяться.
– Да ты что, радость моя, кто будет над тобой смеяться? Как только все увидят, какая ты замечательная, они тут же выучат русский.
Надя прыснула и затянулась сигаретой.
– А твои родители не будут против? Они не подумают, что я какая-нибудь жуткая коммунистка?
– Они подумают, что ты самая прекрасная девушка на свете. Они примут тебя с распростертыми объятиями. Сегодня же напишу им. Или даже позвоню. Если, конечно, ты согласна.
Надя испытующе посмотрела на меня.
– А чем ты докажешь, что не обманываешь? Ведь вокруг полным-полно красивых девушек, которые почти ничем не хуже меня.
– А ты подумала, почему ты любишь меня? Ведь не из-за денег же – я знаю, что ты не такая. Нет, я уверен, что мы просто созданы друг для друга и все эти годы ждали нашей встречи.
– И ты правда позвонишь своим родителям и скажешь, что мы хотим пожениться?
– Немедленно, если ты ответишь мне "да".
Надино лицо расплылось в улыбке.
– Да, – сказала она и, прильнув ко мне, принялась целовать меня, повторяя между поцелуями, – да, да, да, да, да.
– Надя, это самое счастливое мгновение в моей жизни. Так я позвоню родителям? Подожди, сейчас достану фотографии.
Когда через двадцать минут меня соединили, снимки с изображением «Билтмора» и моих мифических родителей были уже разложены и Надя их внимательно изучала.
– Здравствуй, папа, – сказал я, – как поживаешь? Нет-нет, ничего не случилось, все в полном порядке. Да, поэтому и звоню. А мама дома? Идет к другому аппарату? Мамочка, у меня для тебя сюрприз. Догадайся. Потрясающая новость. Я женюсь. Да-да. И я уверен, что она вам очень понравится. Самая красивая девушка на свете. Она русская. Я так и знал, что ты это скажешь. Раз я в нее влюбился, значит, вы ее тоже полюбите. – Ну, и так далее в том же духе. Я подмигнул Наде, и она ответила мне сияющей улыбкой. На другом конце провода в Нашвилле женский голос неустанно повторял: "Служба точного времени банка "Камберленд Вэлли". Сейчас четыре часа пятьдесят одна минута".
Когда я повесил трубку, Надя схватила фотографии, прижала их к себе и снова воскликнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150