Как-то уж скучно становится только работать и выпивать. Должны же быть вокруг какие-нибудь симпатичные девушки. Может, найдешь мне такую?
Великий Счетчик, надо сказать, свое дело знал: уже на следующий день он заговорил со мной голосом Тони Дарлингтона:
– Послушай, Хэм, ты играешь в теннис?
– Когда-то играл, но после университета ни разу.
– Может, сыграешь в субботу в паре? Нужен еще один игрок.
У подружки Тони была приятельница, которая искала себе друга, и в субботу мы все вчетвером встретились в клубе. Девушку Тони звали Пэт Даннаган, она была из Филадельфии, в Берлине работала учительницей и выглядела вполне привлекательно. Моя девушка тоже была ничего, хотя и немного худовата. Звали ее Эллен Кэвендер, была она из Салема, штат Массачусетс, а в Германию приехала про линии Красного Креста. Как я и ожидал, Пэт с Тони разбили нас в пух и прах – 6:2, 6:3, – но, по крайней мере, не я один был в этом виноват: Эллен тоже играла так себе. После игры мы вместе пообедали, и Эллен спросила меня, откуда я.
– Из Нашвилла, штат Теннесси.
– А-а, так, значит, ты – чушка.
– Почему?
– А разве вас так не называют – «чушка» или "деревня"?
– Те, кто к нам хорошо относится, – никогда.
– Да? А я и не знала. А где вообще это Теннесси? Около Луизианы?
– Да, недалеко.
Значительно позднее я понял, что Эллен, должно быть, считала, будто «чушка» и «деревня» – просто безобидные прозвища, однако в то время эти слова звучали так же оскорбительно, как «черномазый» или «жид». После обеда Тони предложил съездить на Ванзее. Девушки пришли от этой идеи в восторг, но я сказал, что у меня по горло работы, и на этом наши отношения с Эллен Кэвендер закончились.
Что ж, по крайней мере Великий Счетчик старался. Еще одну попытку он предпринял на следующей неделе. Однажды после работы меня окликнул Эд Остин:
– Эй, Хэм, пошли со мной. Я тут в гости собрался. К немецким студентам. Неплохая квартирка. Забавно. Пошли.
Я пошел. Было и вправду забавно, и квартирка оказалась неплохой. Хозяева – четверо молодых ребят – называли ее по старинке "Bude", хотя в ней было целых пять комнат, а окна выходили на Тиль-парк. Ребята учились в Свободном университете, который находился недалеко от их дома, и в этот вечер они позвали множество друзей на пиво с сосисками. С немецкими студентами я общался впервые, и мне было интересно ходить между ними и слушать их разговоры. Как же много они говорили о политике! Почти все собравшиеся были членами Христианско-демократического союза, и им определенно не нравились последние изменения в жизни университета: слишком много там стало левых, слишком много социалистов. Еще говорили о театре, причем впечатление было такое, будто они ходят туда каждый вечер. Все было не так, как в Америке, где на вечеринках мы обычно обсуждали другие вечеринки – и прошедшие, и предстоящие. Девушки здесь не особенно увлекались косметикой, но некоторые из них были весьма хороши собой. Через какое-то время я заметил двух девушек, оживленно болтавших друг с дружкой, и решил подойти к ним попытать счастья. Мы познакомились, и девушки улыбнулись. Одну звали Барбара Умбах, она жила в Берлине, другую – Карин Хаух, она приехала из Гамбурга. После того как Барбара сказала, что в другом углу комнаты стоит ее жених, я сосредоточил все свое внимание на Карин. Выяснилось, что отец ее работает в частной автотранспортной компании «Кюне и Нагель» и что в Гамбурге они живут на Ауссенальштер, что, как я слышал, было совсем неплохо.
Девушки обменивались впечатлениями о том, как замечательно провели каникулы – в Афинах и в Венеции, на Майорке и на Лазурном Берегу. Оказалось, что семейство Хаухов думает на будущий год поехать во Флориду. Как я считаю, им понравится в Майами? Потом Карин еще расспрашивала об Америке и о том, откуда я родом, но слово «Теннесси» ей ничего не говорило. Это не рядом с Айдахо? М-м, пожалуй. Вскоре я почувствовал, что все идет как по маслу. Барбара, наверно, была того же мнения, потому что отправилась искать жениха, оставив нас с Карин вдвоем. Мы говорили о книгах и музеях, об автомобилях и яхтах, и я заметил, что наши взгляды начинают встречаться все чаще и чаще, а пару раз Карин дотронулась до моего плеча. Начало, решил я, отличное, и спросил:
– Может быть, как-нибудь поужинаем вместе?
– Когда?
– Скажем, в следующую пятницу. "Борзенштубен" подойдет?
– Мне больше нравится «Риц». Я помешана на восточной кухне.
– "Риц" так «Риц». Дай мне твой адрес, и я за тобой заеду, например, в семь?
– Может, это тебе не по дороге? Где твоя "Bude"?
– У меня нет «Bude». Мы с Эдом живем в доме в нескольких кварталах отсюда.
– Как, вы, двое студентов, имеете собственный дом?
– Ну, не собственный, там еще живут люди, а потом, видишь ли, мы не студенты. Мы военные.
Реакция у Карин была такой, как будто я сказал, что мы извращенцы.
– Военные? Американские военные?
– Это что? Так ужасно?
– И кто же ты – лейтенант?
– Специалист второго ранга. Это что-то вроде сержанта.
– Так вы сержанты?
– Сержанты. Вряд ли нас ждет блестящая карьера.
– Ну, мне это безразлично. Вы, конечно, очень приятные ребята, но я обещала отцу никогда не встречаться с солдатами.
– Но мы не носим военной формы. Никто и не узнает, что я солдат.
– Я это буду знать. И если отец меня спросит, я расскажу ему всю правду. Я никогда не лгу.
– Пару лет назад я был студентом.
– Но теперь-то ты солдат. Так что извини. Спасибо за приятную беседу. – И, пожав мне руку, она удалилась на поиски чего-нибудь более чистого и светлого. Потом я снова увидел Карин и Барбару вместе – они прямо-таки покатывались со смеху. И хотя смеяться они могли над чем угодно, я не мог отделаться от мысли, что смеются они надо мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150