– Почему бы и нет?
Соня уютно прижалась ко мне и сказала:
– В общем, если вы вернетесь… ну, поскорее – мы все так устроим, что будете довольны.
Начались обычные ласки, как вдруг на нас что-то нашло, и мы стали быстро-быстро раздеваться и через минуту уже лежали в объятиях друг друга, совершенно обнаженные. Во мне все горело от нетерпения, но, просунув руку между Сониных бедер, я понял, что она возбуждена гораздо меньше, и решил, что раздеться – это для нее предел и что теперь весь оставшийся вечер она будет стесняться своего отчаянного порыва.
Вдруг Соня спросила:
– А этого у тебя с собой нет?
– Чего этого?
– Ну, этого, который надевают… А то боюсь забеременеть, со мной это – раз, два и готово.
Мне стало интересно.
– Откуда ты знаешь?
– Ниоткуда. Знаю – и все.
– А все-таки?
Соня задумалась.
– Ну, был у меня один парень… еще дома. Мы и попробовали-то всего два раза, а я забеременела.
– А потом?
– Ну мне там устроили… у одного врача.
– А парень этот знал?
– Я ему ничего не сказала. Да у нас с ним ничего особенного и не было. Он старше был намного, да еще женатый и вообще… Я никому не сказала, только Кристи. Так что теперь, если у парня нечего надеть, я этого не делаю.
– Боюсь, у меня с собой ничего нет.
– Но ты хочешь?
– Да, если ты тоже хочешь. Соня снова задумалась.
– Пойду спрошу у Кристи, – сказала она наконец, взяла подушку и прикрыв ею перед, зашлепала вон из комнаты. Кристи с Уэйдом уже уединились в другой спальне. Пока девушки шептались, хихикали и шарили в комоде, я лежал и вызывал в своем воображении Соню – такой, какой я только что видел ее сзади. Да, девочка классная и, наверно, будет такой еще лет пять-десять, пока не растолстеет.
– Ну вот, – сказала Соня, вернувшись, и протянула мне презерватив. Скоро в обеих спальнях громко заскрипели пружины, и звук этот уже не прекращался почти всю ночь. В одну из пауз, сказав в очередной раз Соне, как она хороша, я опять спросил ее про Лос-Анджелес.
– В плане работы тут ничего, – сказала она. – И в плане погоды. Зато парни – одна шваль. Только и норовят залезть тебе в трусы – наверно, думают, что стоит им мигнуть, и ты уже готова на все. Ну, так они ошибаются. Может, я и похуже всяких там прочих девиц, но мне нужно, чтоб были… как это… взаимоотношения. Чтобы парень меня слушал, ну там ходил со мной и вообще. Поэтому мы и хотим с вами встречаться. Ну, то есть, как это… в эмоциональном плане такое у меня сегодня в первый раз.
"Бедняжка, – подумал я, – как же должны были обращаться с тобой эти ребята! Что они – лапали тебя на людях, били по лицу, если ты им не давала? Неужели простого вежливого обхождения достаточно, чтобы возбудить в этих девушках романтические чувства?"
Всю обратную дорогу Уэйд был весел и жизнерадостен.
– Не так уж плохо дружить с представительницами трудового класса, – сказал он, но потом, видимо, почувствовав, что шутка вышла обидной, добавил: – Да нет, они в общем-то в порядке. Домой их, конечно, не позовешь, а так вполне ничего.
– Думаешь снова с ними встретиться?
– Нет.
Было уже пять часов утра, когда Уэйд высадил меня у общежития. В коридоре, в призрачном сумрачном свете строго глядел со стены весь пантеон героев, а когда я подошел к портрету Джона Уэйна, у меня возникло чувство, будто я предал Бога и родину. И хотя я прекрасно знал, что Уэйн в свое время порядочно позабавился с Джин Харлоу, что все эти знаменитые футболисты тоже иногда встречались со всякими девицами, сейчас они были моими судьями, признавшими меня виновным по всем статьям. Я воспользовался чужой беспомощностью, я обманул девушку, к которой не питал никаких чувств, я предал истины, которым меня учили. Подходя к своей кровати, я испытывал жгучий стыд. Стоило мне улечься, как тут же явилась Сара Луиза и взялась за меня всерьез.
– Это уж что-то совсем непотребное, – начала она, – даже для тебя.
– Слушай, оставь меня в покое, мне и так тошно.
– И не подумаю. Если помолвка имеет для тебя хоть какое-то значение, я имею полное право высказать все, что думаю.
– Ладно, только, пожалуйста, покороче.
– Так вот, "промежду нами"…
– Прошу тебя, не надо об этом.
– В плане свободы слова, ты что ж, думаешь, ты лягешь, а я буду молчать, и вообще?
– Послушай, возможно, в Соне и есть что-то жалкое, но ты-то кто такая, чтобы над ней издеваться? Сам Эйзенхауэр иногда делает грамматические ошибки, а уж людей, говорящих "в плане" и «лягем», и подавно полно. Это ведь элементарно. Это что, все, что тебя интересует?
– Как это… ах, да – в эмоциональном плане, и вообще. Да, интересует. Меня, в частности, интересует, остались ли у тебя хоть какие-то чувства ко мне, пока ты там развлекался со всем этим отребьем.
– Но должен же я с кем-то общаться! Я ведь не монах. Да и ты сама тоже не сидишь безвылазно дома. Если тебе не нравятся девушки, с которыми я встречаюсь, разыщи мне кого-нибудь получше.
– В плане вкуса – это твое дело.
– Знаешь, в чем твоя беда? Ты воображаешь, будто ты – английская королева. Так вот, мы живем в Америке, а в Америке главное – это каков человек внутри. И если ты презираешь Сэнди за ее фигуру, Джейн – за ее внешность, а Соню – за грамматические ошибки, то хрен с тобой.
– Повторяю: в плане вкуса – это твое дело.
Днем, когда мы с Уэйдом ехали через пустыню на север, я спросил его:
– Тебе не кажется, что мы плохо поступили?
– Ты о чем?
– Ну, что обманули этих девушек.
– Почему ты считаешь, что мы их обманули?
– Они бы не сделали всего этого, если бы знали, что мы больше к ним не приедем.
– В таком случае это они нас обманули. Значит, они хотели показаться более соблазнительными, чем есть на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150