Сару Луизу Дэйвис, Элизабет Дэйвис и Мэри Кэтрин Дэйвис, которые живут в Нашвилле, а также сестру, миссис Мадлену Вюртц, живущую в Оук-Ридж.
Семья покойного просит вместо цветов присылать пожертвования для церкви св. Марка".
Возможно, более подробно было бы рассказано о моей работе в банке – ведь я отдал ей все свои силы. Возможно, было бы упомянуто и о том, что одна из моих подопечных в Организации юных бизнесменов была признана лучшим коммерсантом года, что моя бейсбольная команда целых два сезона не знала поражений. В общем, некролог вполне можно было бы растянуть колонки на две. Если, как я подозреваю, окружающие видели меня таким, то Чехов, несомненно, разобрался бы в моем характере гораздо лучше. Впрочем, я и сам долгие годы не понимал, что творится у меня в душе.
Та диссоциация чувствительности, которая беспокоила Элиота, возникла оттого, что между разумом и эмоциями человека пролегла некая трещина. Диссоциация чувствительности, которая беспокоила меня, оказалась еще серьезнее. Моя жизнь как бы раскололась на множество областей, почти не связанных друг с другом. Неприятности начались у меня, как это ни странно, в области спорта. Дело в том, что, сколько я себя помню, и я, и мои друзья – все мы всегда ходили на футбол так же добросовестно, как и в церковь. И тут и там присутствовать считалось обязательным: если бы кто-нибудь нарушил этот закон, на него стали бы смотреть совсем по-другому.
Посещать футбольный храм было бы, конечно, приятнее, если бы команда Вандербилтского университета имела обыкновение побеждать. Увы, в течение последних сорока лет уровень нашего футбола в основном только падал. В 1904 году к нам из Мичигана перешел Мак-Гьюджин – блестящий тренер, под руководством которого команда тридцать сезонов подряд (кроме одного) выступала исключительно удачно. И после смерти Мак-Гьюджина у нас были успехи. Так, в 1937 году (я тогда впервые увидел нашу команду) мы могли бы завоевать Розовый кубок, если бы выиграли у Алабамы. А вот что писала газета "Майами Ньюс" в сорок восьмом, когда мы разгромили Майами со счетом 33:6: "Может быть, имеет смысл устроить так, чтобы в новогоднем матче на розыгрыш Апельсинового кубка встретились первая и вторая команды Вандербилтского университета? Наверняка они покажут более интересную игру, чем Джорджия и Техас". В 1955 году наша команда победила команду Оберна в розыгрыше Кубка Гатора; в семьдесят четвертом мы поделили первое и второе места с Техасом в розыгрыше Персикового кубка. Удач, однако, становилось все меньше и меньше. Начиная с 1948 года в команде сменилось семь тренеров, и к 1981 году она подошла с таким балансом: из 345 матчей 206 были проиграны. Победить в четырех матчах за сезон уже стало считаться крупным достижением. Все это весьма печально.
И в этой-то мрачной обстановке я впервые сделал некоторое открытие. В конце октября 1972 года мы должны были играть с Миссисипи – командой, которая тоже выступала довольно посредственно и тоже входила в число аутсайдеров. Поскольку в спортивном отношении матч не представлял никакого интереса, газетчики искали спасение во всяких околофутбольных материалах. Сообщалось, что впервые за команду Миссисипи выступит чернокожий игрок – Роберт Вильямс по прозвищу "Ласковый Бен". Другой миссисипец, Стив Беркхолтер, раньше играл за "Монтгомери Белл Экэдими" – в одной команде с семью своими сегодняшними соперниками. Чтобы отвлечь публику от грустных мыслей, в перерыве между таймами было устроено чествование трех знаменитостей, окончивших в свое время Вандербилтский университет. Правда, одна из них, Дайна Шор, не смогла приехать, но двое других – Клод Джарман и Делберт Манн, известный режиссер, обещали присутствовать.
Зрителей едва набралось двадцать тысяч. День выдался холодный и сырой, но нас, верных болельщиков, всегда сидевших на одной и той же трибуне, дома не удержала бы и метель. Захватив мяч на первой минуте, миссисипцы сразу повели в счете. Прошло совсем немного времени, и счет увеличился. Наша команда играла так безобразно, что те из нас, у кого были с собой транзисторы, включили их и, вставив наушники, начали искать репортажи о более интересных матчах. Я слушал попеременно репортажи о двух играх «Теннесси» – «Гавайи» и «Джорджия» – «Тулейн»; Сара Луиза в компании остальных жен сидела несколькими рядами выше – они обсуждали предстоящий благотворительный бал. Вдруг, вертя в очередной раз ручку приемника, я услышал итальянскую речь. Это было странно – кто бы это в Нашвилле мог говорить по-итальянски? Через минуту женский голос произнес: "La chiare della stansa – dove l'ho lasciata?", и я тут же все вспомнил: мы ведь с Эрикой слушали «Богему» в Берлине. Вернулась Сара Луиза и села рядом, поеживаясь и потирая руки от холода, а в это время Рудольфо пел «Che gelida manina». Я оглянулся – не заметил ли кто-нибудь, чем я занимаюсь? Нет, вроде бы все в порядке. Сара Луиза спросила, что я слушаю, и я ответил: «Теннесси» – «Гавайи», теннессийцы давят"; улыбнувшись, она отвернулась и принялась болтать с подругой. Ария «О soave fanciulla» зазвучала как раз тогда, когда миссисипцы в третий раз приземлили мяч. Все вокруг горестно вздыхали, а я тем временем ощущал, как возношусь в иной прекрасный мир. Потом в передаче наступила короткая пауза и я узнал, что это трансляция из «Метрополитен опера» и что солируют Анна Моффо и Ричард Такер. Увидеть Делберта Манна и Клода Джармана в перерыве между таймами было, конечно, приятно, но как раз в этот момент Мюзетт пела свой вальс, и я целиком находился во власти той, другой, жизни. Сразу после перерыва миссисипцы снова добились успеха, а Мими в это время пела «Addio, senzo rancor!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150