К счастью, до этого дело не дошло, и ей удалось справиться с нервами, усмирить взбунтовавшееся естество, призвав на помощь деву Марию и всех наиболее чтимых святых.
Так как «жилых помещений» в развалинах замка было предостаточно — в основном просторных, со всех сторон закрытых ниш,— женщины стали устраиваться в своем «алькове», по соседству с которым, отделенный толстой стеной, расположился блаженный Назарин, как всегда тут же мирно уснувший. Беатрис же, напротив, не спалось, и она так металась на своем ложе, так жалобно стонала и причитала, что Андара поневоле тоже проснулась, и начались расспросы. Любопытство одной нашло благодатную почву в доверительности другой, и слово за слово Беатрис поведала подруге свою историю, не утаив от нее ничего из своих ужасных соблазнов и сомнений.
— И всего-то,— сказала Андара.— Откройся дону Назарину — и дело с концом. Оно и верно: эта скотина Чубарый запросто может всех нас укокошить! С него станется. Ведь кто мы такие, кто за нас, бедолаг, вступится? Вот пусть святой отец и рассудит... С ним не пропадешь. Помяни мое слово уж он такое удумает, что и ты греха на душу не возьмешь, и мы все целехоньки будем.
Так проговорили они почти всю ночь, пока, сморенные усталостью, не уснули. А когда проснулись, увидели, что Назарин уже занял свой наблюдательный пост в ожидании восхода солнца.
— Ну-ка, кликни-ка его,— сказала Андара подруге,— а как спустится — и расскажешь.
И вот Беатрис, чувствуя невыразимое удовлетворение от того, что уста ее распечатаны и она может наконец поведать учителю свою печаль, что с души ее сняли путы дурных помыслов и слова, свободные, сами рвутся с языка, не в силах ждать, пока Назарин спустится, громко позвала его:
— Сеньор, сеньор, спускайтесь, мне с вами поговорить надо.
— Иду, иду,— отвечал клирик, перепрыгивая с уступа на уступ,— но теперь-то можно и не спешить. Знаю, какой у тебя ко мне разговор.
— Да как же вы знаете, если я еще и слова сказать не успела?
— Это не важно. Ну, теперь говори. Так, стало быть... Благодарение богу, дочь моя, что ты решилась. Ведь с тобой стряслось вчера что-то.
— Да как же вы знаете, сеньор? — спросила удивленная Беатрис.
— Да уж знаю.
— Неужто угадали? Так, выходит, вы и то знаете, чего не видели, о чем не слыхали даже?
— Бывает и так... Смотря с кем случается то, чего я не вижу.
— Так вы и правда все угадывать можете?
— Я не гадаю... я... знаю...
IV
— А может, вы ночью слышали, о чем мы с Андарой говорили?
— Нет, дочь моя. Из моих «покоев» вряд ли что можно услышать. Да и спал я крепко. Понимаешь ли... Вчера, когда мы молились вечером, заметил я, что ты то отвлекаешься, то говоришь невпопад, хотя раньше никогда этого
0 тобой не случалось. И взор у тебя стал боязливый... Тут н и понял, что, когда ты ходила за водой, должно быть, повстречала кого-нибудь в деревне. На лице у тебя так ясно по было написано, как будто ты сама мне все рассказала. Л потом... и опять же все по лицу было видно... словно
1 тебе гром гремит и молнии полыхают. Эти бури, или, иными словами, борьбу страстей, человеку не дано скрыть, и следы их не менее явственны, чем ущерб, наносимый природе ураганами. Да, это была борьба... Сатана ЩВИЛ твое сердце своим прокопченным перс том и когтил тог естество. Ангелы хотели было вступиться за тебя. Но ТЫ не оставила им и клочка души, па котором они МОГЛИ бы сражаться. Долго-долго сомневалась ты, прежде решить, пустишь ли их В свое сердце, и вот Беатрис горько расплакалась.
Плачь, плачь, и да будут обильны твои слезы, ибо это что ангелы выиграли битву. Сейчас ты торжествуешь, приготовь же свою душу, чтобы вновь не оказаться. Зло поставит на твоем пути новые сети. Крени.не опутали они тебя.
Совсем немного оставалось добавить от себя болящей душе, чтобы поведать Назарину о своей встрече с Чубарым и о том внутреннем раздоре, который она за собой повлекла. Плача и вздыхая, рассказала она все до последнего и уверила, что пробудившаяся совесть не позволит ей впредь грешить даже помыслом, что она не поддастся больше никаким сомнениям и колебаниям и не даст дьяволу тронуть себя не то что лапой, но даже кончиком пальца. Андара, которая, как всегда, не могла удержаться, чтобы не встрять в разговор, важно заявила:
— Ну, уж коли эта бедолага сподобилась избежать такого соблазна, надобно нам теперь от ножа этого бандюги уберечься, а то ведь чертов Чубарый — не будь я Ана де Ара — точно приведет ночью своих дружков мясников, и всех нас перережут.
— Верно, верно,— поддержала ее Беатрис— Уходить надо. Вон по той стороне, за дубками, и спустимся — никто не увидит. А потом за тем холмом пройдем, так что к ночи, глядишь, далеко будем, а там — пусть приводит кого хочет.
— Да, он свое слово сдержит. Этакий выжига, и он, и дружки его! Бежать надо, сеньор.
— Верно, сеньор, да поскорее.
— Бежать! Бежать!.. Неужели же вы настолько глупы или, быть может, совсем потеряли рассудок? — сказал Назарин с безмятежной улыбкой, дав возможность женщинам облегчить душу и высказать все свои страхи.— Бежать — нам? Бежать мне? И от кого же? Бегством спасаются преступники, не невинные. Бегут разбойники и воры, а не нищие, которые последнее отдают тому, кто больше нуждается. Бежать, но почему? Не потому ли, что некий обуянный гордыней человек — отчаянная голова — сказал, что придет убить нас? Что ж, пусть приходит! Да, ведомо мне, что за нас — убогих и сирых — людское правосудие вряд ли заступится. Но божий суд, но вечное правосудие, царящее на небесах и на земле, взвешивающее все деяния, великие и ничтожные,— неужели оно от нас отвернется? Слаба же ваша вера в господа нашего всемогущего, коли вы так трепещете перед угрозами какого-то негодяя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63