Наутро, когда документы были выправлены, поступило распоряжение выступать. Вышедший попрощаться с Наза-рином алькальд сказал с обычной своей ехидцей:
— Одно другому не помеха, сеньор пророк; перед вами просто друг, благонамеренный гражданин, человек веселого нрава, которому очень но душе и вы сами, и ваша шайка, и то, как легко вам удалось превратить бродяжничество в религию, весьма приятную и совсем не обременительную... Ха, ха!.. Да вы не обижайтесь — у вас талант, дарование... Но вообще скажу, приятель мой, вы хитрец..! да, да, хитрец, и кое-что от меня утаили... Шучу, шучу!.. Вы мне и вправду очень симпатичны.... Так что расстанемся друзьями. Вот тут кое-какая провизия, возьмите — в дороге пригодится.
— Тысячу благодарностей, сеньор алькальд.
— Может быть, дать вам что-нибудь из одежды: брюки, ботинки, сандалии...
Всеконечно признателен, НИ одежда, ни обувь мне не нужны.
— Да, горд, горд!.. Но поверьте я от чистого сердца. Потом пожалеете.
— Спасибо за заботу и доброту.
— Ну прощайте. Если что, может, навестите. Желаю удачи, не отступайтесь. Ученики у вас найдутся, будьте спокойны, особенно если снова повысят налоги... Прощайте... В добрый путь... Пока, барышни...
Был еще очень ранний час, и провожать их вышло всего несколько человек. Среди любопытных мелькала голова Ухо, который решился сопровождать свою зазнобу, покуда позволят ему его коротенькие ножки. Но наконец и он отстал, но еще долго сидел под деревом на обочине, сжавшись в комочек и закрыв лицо руками.
Конвойные пустили первыми Назарина и старика нищего. За ними шли, взявшись за руки, девочка и Беатрис, потом — Андара, далее — беглые, связанные локоть к локтю, и замыкали — двое жандармов с винтовками через плечо. Печальное шествие медленно брело по пыльной дороге. Люди шли молча, думая каждый о своем — и какие же разные были у них мысли!.. Какие разные миры крылись за нахмуренными бровями! В глазах же крестьян, попадавшихся им навстречу, все они были одно: «Бродяги, беспутники, ворье».
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
Через полчаса старику нищему наскучило молчание, и он попробовал разговорить дона Назарио.
— Ну что, дружище, не привыкли к таким прогулкам, а?
— Не привык, сеньор, со мной это впервые.
— А у меня-то!.. Эта, пожалуй, четырнадцатая. Вот если б все те лиги, что я отшагал, да превратить в монеты по пять дуро!.. И вот что вам скажу по секрету: знаете, кто во всем виноват? Не знаете? Кановас!.. Ей-богу, не вру.
— Да что вы говорите!
— Что слышите, то и говорю. Ведь не подай дон Антонио Кановас в отставку, я и по сей день сидел бы на своем месте, которое у меня отняли в сорок втором году... А все эти умеренные, все их интриги; да, сеньор, место, правда, не бог весть какое — письмоводителем, шесть тысяч в год. И надо же, чтоб дон Антонио — назло мне — ушел в отставку в тот самый день, когда приказ был на высочайшее утверждение подан... Интриги, интриги, сударь!.. Правительство свергли, а все для того, чтобы меня места лишить.
— Вот злодеи!
— Есть у меня две дочери: одна в Севилье, замужем за Одним богатеем тамошним,— поверите ли, не знают, куда деньги девать; вторая тоже замужем, да за таким, что хочет у меня мое же отсудить... Мне тут наследство досталось от брата моего Хуана, что в Америке умер,— тридцать шесть ионов, чтобы не соврать, но получить их никак не могу раньше будущего года, и на том спасибо... Так вот, здешний штыком моим да с тамошним консулом спелись, назло назло... У, прохиндей! Купил я ему после свадьбы так он просадил мои шесть тысяч дуро — ни больше и меньше, Устроил там притон, а меня из-за этого полгода в тюрьме продержали, пока не поняли, что я невиновен... А дальше — представьте себе: в тот самый день как мне выходить из тюрьмы, поцапались мы с одним, такая бестия: хотел меня на тридцать две тысячи реалов надуть, да еще с хвостиком... Из-за этого еще полгода продержали, ей-богу не вру.
Видя, что Назарина не заинтересовала его история, старик решил подступиться к нему с другого боку:
— Говорят, вы священник?..
— Да, сеньор.
— Боже правый... Разных людей приходилось видеть, но чтобы лицо духовное и в такой компании...
— Что ж, вот и привелось увидеть. Прибавьте это к своей удивительной истории.
— Но позвольте узнать, святой отец, как могло такое случиться? Уж, верно, нашалили. Я вижу, с вами две женщины, а где женщины — там дело нечисто; пропащий человек, кто всю жизнь среди юбок путается. Да что там! Помню, была у меня интрижка с одной знатной дамой, аристократкой. Какие, помнится, сцены она мне закатывала! А потом с подружкой своей, маркизой, стащила у меня, этакая плутовка, семьдесят тысяч дуро, ей-богу не вру. И меня ж за это и засудили. Женщины! Слова этого слышать не могу, лучше и не произносите его при мне. Ведь почему я здесь? А все из-за двоюродной сестрицы моего зятька, которая оршадом торгует и амуры с одним генерал-лейтенантом крутит: дали мне малышку, чтоб отвел я ее к дядьям в Навалькарнеро, а те возьми да и откажись: пусть, говорят мне, платят на шесть лет налоги, не вру, ей-богу не вру... Все от женщин, иначе говоря, от прекрасного пола, так что мой вам совет, дружище: бросьте их, покайтесь епископу и не путайтесь больше с еретиками да протестантами... Что вы сказали?
— Ничего, добрый человек. Говорите, рассказывайте, только оставьте меня, ибо если я заговорю, вы меня не поймете.
Между тем Беатрис пыталась узнать у девочки, как ее зовут и кто ее родители. Но несчастная смотрела тупо и ни на один вопрос не могла дать связного ответа. Андара, испросив разрешения у жандармов, пристроилась к Назарину, чтобы хоть немного развлечь его разговором, а старик нищий пошел рядом с Беатрис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63