— Ладно сказано,— поддержала Беатрис, помогая укладывать свертки обратно в котомку.
— И так как сейчас мы ни в чем не нуждаемся,— продолжал Назарин,— то и должны поделиться с теми, кто нуждается больше нас.
— И то правда,— заявила сенья Полония,— в Новой Севилье бедноты хватает, вот там и раздайте свои дары. Такой нищей деревеньки во всей округе нет.
— Неужели? Что ж, туда мы и понесем то, что досталось нам от стола богатого скупца. Ведите нас, сенья Полония, и укажите дома самых обездоленных.
— Так вы и впрямь в Севилью собрались? А подруги ваши сказали, что туда — ни ногой.
— Почему же?
— Дак чума там.
— Вот и прекрасно!.. Впрочем; конечно, радоваться тут нечему, но я готов встретиться с недугом и победить его.
— Там-то еще что — всего четырех человек унесло, а вот где и вправду мрет народ, так это в Вильямантилье — за Севилью лиги две будет.
— В самом деле такая страшная эпидемия?
— Просто ужас, сеньор. Здоровые-То все, чай, разбежались, за больными ходить некому.
— Андара, Беатрис,— сказал Назарин, вставая.— И путь. Не будем медлить ни минуты.
— В Вильямантилью?
— Да, господь призывает нас. Мы нужны там. Что? Вы боитесь? Если так, то оставайтесь.
— Кто сказал, боимся? Все пойдем.
Не теряя времени, они тронулись в путь, и по дороге Назарин развлекал своих спутниц, описывая со всеми .шбавными подробностями визит к дону Педро Бель-монте — хозяину Ла-Корехи.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
I
Ведомые Полонией, путники роздали в самых бедных (Омах Новой Севилье часть провизии из Ла-Корехи и, не и и рживаясь там более, чем того требовало их благочести-106 намерение, отправились дальше, ибо Назарину просто и приелось поскорее оказаться в самом центре эпидемии. Мне непонятна ваша брезгливость, дочери мои,— м он наконец,— ибо вы должны были заранее знать, что на избранном пути нас ждут не одни лишь бестревожные досуги. Напротив: скорби человеческие посланы мы утешать, и если вокруг тебя горе со всех сторон, то и твоя душа заскорбит от сострадания. Не услад и развлечений ищем мы, а невзгод и лишений. Господь послал нам напасть — так ринемся же в ее зловонное логово, как бестрепетные пловцы устремляются в бурные волны, чтобы помочь терпящим крушение. И если погибнем, бог воздаст нам по заслугам. А если нет, то, может статься, спасем жизнь кому-нибудь из несчастных. До сих пор господу было угодно, чтобы нам сопутствовала удача. Ели и спали мы по-королевски, никто не обидел нас, никто не сказал злого слова. Можно подумать, ангелы охраняют нас и осыпают благами земными. Неужели вы думаете, что так может продолжаться вечно? Нет же, либо светопреставление наступит, либо скоро, очень скоро обрушатся на нас тяжелейшие бедствия, грозные невзгоды и злобные гонения приспешников сатаны.
Эта вдохновляющая речь убедила женщин, особенно Беатрис, которая вообще легче, чем ее подруга, воодушевлялась энтузиазмом новоиспеченного аскета. Так как шли они быстро, то к вечеру, усталые, сели передохнуть на вершине холма, откуда были видны две деревушки: одна по правую, другая по левую руку, а между ними — распаханные поля и зеленые рощи. Вид был красив и сам по себе, но еще большее очарование придавал ему печальный свет сумерек. Над крышами крестьянских домов, где готовился ужин, вились дымки; звенело бубенцами стадо, загоняемое в овчарни, колокольни звонили, созывая народ к вечерне. И дымки, и бубенцы, и звучные удары колоколов, и кроткая прелесть заката — все это таинственно возвещало душе истину, которой та внимала, не умея постичь до конца. Странники приумолкли, глядя на эту красоту без конца и без края, и утомленная Беатрис, прилегшая у ног Назарина, вдруг приподнялась, вопросительно взглянув на клирика:
— Скажите, сеньор, а этот звон, этот звон... сейчас, когда то ли смеркается, то ли рассветает... этот звон, скажите, он радостный или печальный?
— Сказать по правде — не знаю. Со мной происходит то же, что и с тобой, и я не ведаю — к радости он или к печали. Думаю, он пробуждает в нашей душе оба эти чувства, сливая их так, что невозможно понять, где кончается одно и начинается другое.
— Мне кажется, он печальный,— проронила Беатрис.
— А я думаю, радостный,— сказала Андара,— потому что человек рад отдохнуть в тот час, когда и сам день укладывается на боковую поближе к ночи.
— И все же, по-моему, он и радостный, и печальный одновременно,— повторил Назарин,— ведь и эти колокола, и эта кроткая безмятежность лишь отражают настрой нашей души: печальной, ибо она видит, что на исходе день, а прожитый день — еще один шаг навстречу смерти, и радостной, ибо она возвращается к домашнему очагу, зная, что все дневные заботы позади, к очагу, где ждут ее другие дорогие ей души; печальной, ибо в ночной тишине сокрыта сладкая печаль — разочарования минувшего дня, и радостной, ибо ночь несет надежду и уверенность в том, что близок новый день, утро которого уже ждет своего часа.
Обе женщины задумчиво вздохнули.
— В этом,— сказал ламанчский мавр, продолжая уже на ходу развивать свои мысли,— должно видеть прообраз сумерек смерти. За ней же настанет вечное утро. Смерть также несет И радость, и печаль: радость, ибо освобождает нас от пут земных; печаль, ибо мы любим нашу плоть — верного нашего спутника, и нам больно расставаться с нею.
Через некоторое время они вновь присели отдохнуть; кругом уже стояла темнота, и чистое высокое небо было усыпано бесчисленными звездами.
— Прямо кажется,— сказала после долгой паузы, зачарованно глядя на звезды,— и неба-то раньше не ни дела, а нынче смотрю — и глаз не оторвать, а свету
— Да,— отозвался Назарин,— оно так прекрасно и так ново, будто только-только вышло из рук творца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63