ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Однажды, прохладной и тихой мартовской ночью, озаренной дивным светом полной лупы, наш добрый Назарин пребывал в своем скромном жилище: упоенный сладостными размышлениями, он то прохаживался по комнате, заложив руки за спину, то присаживался на неудобную свою скамеечку и задумчиво глядел сквозь тусклое стекло на небо, и на луну в нем, и на ночные облака, в чьих белоснежных прядях скрывалось, словно прячась от кого-то, ночное светило. Уже перевалило за полночь, но его это не беспокоило, как человека, который совершенно спокойно отнесся бы к исчезновению всех часов на свете. Он замечал лишь, когда удары колокола поблизости становились реже в противном случае он либо вовсе не обращал на них внимания, либо у него не хватало терпения вести столь долгий счет. Его ночные часы отмерял сон, посещавший нашего героя, надо сказать, не часто; а в ту достопамятную ночь даже физическая усталость не склоняла его прилечь на топчан, где вкушал он обычно свой недолгий отдых.
И вдруг в тот самый упоительный момент, когда душа Назарина словно слилась с ясным сиянием луны, бесформенная тень, мгновенно возникшая на галерее, почти полностью заслонила собой окно. И — прощайте навсегда и ясный лунный свет, и сладкие думы отца Назарина.
Подойдя к окну, он услышал тихий стук, как будто настойчиво просящий о помощи. «Кто бы это мог быть?.. Да еще в такой час!..» И снова — дробный стук костяшек. «Что ж, судя по тени,— сказал себе Назарин,— это женщина. Ну-ка, откроем да взглянем, кто эта сеньора и что, собственно, ей от меня нужно».
Открыв окно, священник услыхал задыхающийся и одновременно вкрадчиво-жеманный (напомнивший ему голоса ряженых) голос, в котором звучали мольба и боль:
— Пустите меня, святой отец, миленький, дайте спрятаться... Гонятся за мной, а на вас — кто подумает.
— Но... И потом, кто ты, простите, кто вы и что с вами случилось?..
— Ну пустите же, прошу... Мигом запрыгну, вы уж не серчайте. Я знаю, вы такой добрый-хороший, спрячьте меня... покамест... Ладно, сеньор, зайду без приглашения...
И с этими словами она с ловкостью дикой кошки перемахнула в комнату, не забыв закрыть за собой оконные створки.
-— Но, сеньора... Вы должны понять...
— Да вы не тревожьтесь, отец Назарин. Вы — хороший, я — плохая, а как я такая плохая-расплохая, я и говорю себе: «Кто, как не блаженный отец Назарин, поможет мне в эдакой переделке». Так вы меня до сих пор не узнали, или прикидываетесь?.. Вот хреновина!.. Дак я ж Андара!.. Вы что ж, Андару не знаете?
— А, да, да... вы одна из тех четырех, кхм... сеньор, что были здесь в тот день, когда меня обворовали.
— Дак ведь это ж я вас больше всех и честила, и такими еще словами... Сиона-то мне теткой приходится... Зато теперь пусть весь свет знает: Сиона эта — самая что ни на есть ворюга, а вы — истинно святой человек... Так и подмывает каждому об этом сказать, каждый чтоб наиправдейшую эту правду узнал... вот хреновина!
— И все-таки, Андара... Объясните наконец...
— Да что тут говорить, святой отец, миленький, клянусь святым глаголом, убила я!
— Господи Иисусе!
— Да разве ведаешь, что творишь, когда твое человеческое достойство задевают... На любого ведь омрак может найти... Убила я, а коли не убила — все равно вдарила ей хорошенько... и сама-то ведь раненая... смилуйтесь, пожалейте, святой отец... Как она мне вцепится в руку — целый клок мяса выдрала... пресвятая дева... а потом кухонным ножом — раз в плечо... ой, кровь!..
И, лишившись чувств, женщина мешком повалилась на пол. Ощупав рану Андары, священник попытался привести ее в чувство. «Андара, сеньора Андара, очнитесь, а если вы так и не очнетесь и умрете от этой ужасной раны, то соберите все ваши душевные силы и раскайтесь, отвратитесь от грехов своих, чтобы господь принял вас в свое святое лоно».
Все это происходило почти в полной темноте, потому что луна скрылась, СЛОВНО благоприятствуя и покровительствуя несчастной беглянке. Назарин попытался поднять ее — дело в общем-то несложное, так как Андара была существом весьма тщедушным, но, выскользнув у него из рук, она снова рухнула на пол.
— Хоть бы свет был,— бормотал клирик в явном замешательстве.
— Так у вас и света нет,— проговорила с трудом раненая, приходя в себя.
— Свеча у меня есть, но чем ее зажечь, если нет спичек?..
— Спички у меня были...'взгляните там, в кармане, а то я рукой не могу двинуть.
Осторожно похлопывая по телу несчастной, словно играя на бубне, Назарин производил обыск сверху донизу, пока наконец не наткнулся на то, что искал, в груде тряпья, от которого исходило зловоние, по-видимому запах дешевых духов. Порывшись в юбках, клирик не без труда извлек засаленный коробок и уже собирался чиркнуть спичкой, как женщина испуганно вскочила:
— Ставни, ставни прежде закройте. А то, не дай бог, кто из соседей увидит — хорошенькое будет дельце!..
Когда ставни были наконец заперты и свеча зажжена, Назарин смог воочию убедиться, в каком плачевном состоянии находилась его гостья. Правое плечо несчастной, исцарапанное и искусанное, превратилось в кровоточащий кусок мяса; на спине, под лопаткой, виднелась резаная рана, из которой текла кровь, пропитавшая все платье. Первым делом священник снял мешавший раненой платок и где расстегнул, где разорвал ворот платья. Потом, подложив под голову женщины свою единственную подушку, приступил к оказанию первой помощи, используя весь скромный набор подручных средств: промыл рану и перевязал ее, для чего пришлось разорвать рубашку, подаренную еще сегодня утром соседями.
Драконица между тем говорила без умолку, живописуя трагический случай, приведший ее на край гибели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63