— Что с тобой, Андара? Девица не отвечала.
—- Но что случилось, дочь моя? Ну-ка подойди сюда. Что с тобой? Ты плачешь?
Андара поднялась и медленно пошла к нему, то и дело поднося к глазам край полного желудей подола.
— Подойди поближе... В чем дело?
— Да ничего, сеньор.
— Нет, я же вижу, что-то случилось. Что-нибудь нехорошее подумалось тебе? Или, может быть, сердце твое предвещает беду? Скажи мне.
— Да нет, не то...— сказала девица, с трудом подыскивая нужные слова.— Понимаете... Есть у каждого к себе уважение... то бишь... тщеславится каждый хоть капельку... и обидно бывает, когда... Ладно, скажу как есть: Беатрис-то вы больше меня любите.
— Господи!.. Так поэтому ты?..
— А это несправедливо: мы-то вас одинаково любим.
— И я вас тоже. Да с чего ты взяла, что?..
— А с того, что Беатрис вы все слова красивые говорите, а на меня и не взглянете... Конечно, я-то деревня, а она — грамотная... Вот и выходит, что к ней вы со всей лаской, а мне: «Ты, Андара, молчи, не твоего ума дело! Да не богохульствуй!..» Знаю, знаю, что никто, кроме Ухо, меня не любит...
— Вот сейчас, хоть ты и не богохульствуешь, зато городишь какую-то несусветицу. Чтобы я любил одну больше, чем другую? ЕСЛИ Я и веду себя с вами по-разному, то причина тому — в ваших характерах, а вовсе не в том, что одной я отдаю предпочтение. Глупая ты, глупая, иди-ка лучше сюда и, если хочешь спать — ведь ты тоже всю ночь не спала,— устраивайся с этого боку и вздремни немного.
— Нет, поздно уже,— сказала ублаженная Андара.— Как бы нам успеть засветло.
— Засветло уже не успеть. Хорошо, если придем к девяти... Да, славный у нас сегодня будет ужин: желуди натуральные!
— У, ворье бесстыжее, подчистую обобрали. Ух, попадись они мне...
— Не бранись и не угрожай!.. Ну вот — и эта уже проснулась. В путь!
Не было еще и девяти часов, когда они, усталые, поднялись на вершину холма и сразу же устроились передохнуть. Приготовление ужина в этот вечер не отняло у них много времени, ведь они не располагали ничем, кроме желудей, которые тут же были поданы к столу и тут же Съедены, сдобренные скорее нуждой, чем аппетитом. Когда поужинав, они принялись благодарить господа за Обильную трапезу, у подножия холма со стороны деревни голоса. Что бы это могло быть? На этот раз Говорили не двое и не трое — к замку поднималась целая та. Андара выглянула в бойницу и — пресвятая дева! — не только услышала гул, с каждым мгновением становившийся все громче, но и увидела множество огней, приближавшихся вместе с голосами.
— Ой, да там толпа целая! — сказала она подруге, насмерть перепугавшись.— И все с факелами, или с головешками какими-то... Слышите?..
— За нами идут,—- пробормотала Беатрис, которой передался страх Андары.
— За нами? Но почему? А впрочем, скоро узнаем,— сказал дон Назарио.— Будем молиться, а там — будь что будет.
Он продолжал молиться: как всегда, воля в нем взяла верх над чувствами; но женщины, совсем потерявшие голову, дрожащие от страха, метались взад-вперед, не зная, то ли им бежать, то ли звать на помощь... Но кого звать? Кого? Небеса в эту ночь, похоже, не были расположены укрывать их спасительной пеленой тумана.
Шум все приближался, все ближе становились зловещие огни факелов. Уже можно было разобрать отдельные голоса, даже слова; слышались взрывы смеха. В толпе шло много ребятишек: это они жгли сухой дрок и с радостными криками размахивали им, как на Иванову ночь.
— Вот, значит, как,— тихо сказал Назарин, не поднимаясь с колен.— Против трех нищих власти посылают целое войско?
Когда галдящая толпа подступила к ним, женщины увидели среди прочих и двух жандармов. Сомнений больше не было.
— Это за нами.
— Что ж — вот мы.
— Господа жандармы,— сказала Андара,— вы нас ищете?
— Тебя, тебя и еще тут одного аллу-муллу,— ответил один из мужчин — по всей видимости алькальд — со смехом, так, словно судьба этих бедных людей была вполне естественным поводом для шутки.
— А ну-ка покажите-ка мне этого Мусу! !— громогласно потребовал, выступая из первых рядов, толстенный увалень.
— Если вы меня хотите видеть,— сказал Назарин, по-прежнему не вставая с колен,— то вот я.
1 Муса (640—718) — мусульманский военачальник, возглавлявший вторжение арабов в Испанию в 712 г.
— Здорово, приятель! — сказал тощий крестьянин.— Похоже, не очень-то ваше бусурманское преподобие удобно здесь устроились. Пожалуйте-ка за решетку!
И он со всего размаху пнул Назарина ногой.
— Ах ты трус! — крикнула Андара и, охваченная внезапным гневом, тигрицей бросилась на него.— Ах ты сволочь! Ты что же не видишь, что он сам вам в руки дается!
И ножом, которым всегда чистила картошку, она нанесла ему удар такой силы, что, будь это кухонное орудие поострее, шутнику пришлось бы худо. Но и так нож распорол ему рукав, содрав большой лоскут кожи. Толпа, рыча, надвинулась на отважную девицу, и жандармам пришлось взять ее под защиту. Но она так билась, так вырывалась, что в конце концов ее вынуждены были связать. Тут она почувствовала, что кто-то дергает ее за подол, и увидела ходячую голову Ухо, протиснувшуюся между жандармских ног.
— Не послушали меня — вон чего вышло! Но ты мне всяк люба — увидишь.
— Проваливай, гадина! - сказала Андара и плюнула ему в лицо.
Назарин, поднявшись, обратился к толпе, спокойный, как никогда:
— К чему столько шума, чтобы схватить трех беззащитных людей? Ведите нас куда хотите. Ах, как дурно ты поступила, женщина! И не простит тебя господь, если не попросишь прощения у сеньора, которого ранила!
— А вот пусть выкусит!
Ослепленная гневом, горя неистовой жаждой крови, она уже не ведала, что говорила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63