Но сначала — вы замечаете, спрашиваю и уже злюсь? — скажите, что вы думаете о нынешнем состоянии умов?
«Да, вот так вопрос,— подумал Назарин про себя.— Тут и не знаешь, с какой стороны подступиться».
— Я имею в виду религиозные верования в Европе и Америке.
— Полагаю, сеньор, что успехи католицизма таковы, что в будущем веке влияние диссидентствующих церквей сойдет на нет. И не последнюю роль играет в этом мудрость, ангельская доброта и тонкая деликатность несравненного первосвященника, стоящего во главе церкви...
— Итак,— галантно сказал сеньор де Бельмонте,— мы поднимаем эту чашу во здравие его святейшества Льва Тринадцатого.
— Нет. Прошу извинить меня, но я не могу пить даже за папу, ибо и папе, и спасителю нашему вряд ли понравилось бы, отступись я хоть раз от своих правил... Ему же принадлежат слова, что человечество разочаровалось в научном познании и вновь обращается к благодатным истокам духовным. Да иначе и быть не может. Наука не могла разрешить ни одного из важнейших вопросов происхождения и предназначения человеческого, в смысле же практическом она тоже не оправдывает многих надежд, на нее возлагавшихся. С прогрессом лишь умножаются беды людские; множится число неимущих и страждущих; во всем шаткость и неблагоденствие. Все вопиет о том, что надобно повернуть вспять, к единому источнику истины — идее религиозной, к идеалам католическим, вечным и неизменным.
— Именно,— кивнул титулованный гигант, кстати сказать, поглощавший одно блюдо за другим, в то время как его гость едва притронулся к изысканным яствам.— Искренне рад, что мы с вами мыслим одинаково.
— Сейчас,— продолжал Назарин, все более одушевляясь,— только слепец не замечает повсюду знамений — провозвестников золотого века религии. Свежее дыхание его овевает наши лица, и близок, близок конец пустыни, земля обетованная с ее солонеющими долами и густыми рощами.
— Верно, верно, и я того же миопия. Но не станете же вы отрицать, что, уставшие влачиться в пустыне не видя избавления, народы могут взбунтоваться и натворить тысячу безрассудств. Где же тот Моисей, что усмирит их — карающей дланью или ласковым словом?
— О, Моисей!.. Этого я не знаю.
— Где же искать его? Быть может, среди философов?..
— Безусловно, нет; ведь философия в конце концов лишь игра понятий, за ней — пустота, а философы — это тот суховей, что душит людей, отнимая у них последние на тяжелом пути.
— А не обнаружится ли такой Моисей в политике?
— Тоже нет, ибо политика — это вчерашний снег. Свое она выполнила, все так называемые политические проблемы: свобода, равноправие и прочее — разрешены, но земного рая человечество не обрело. Столько всяких прав завоевано, а люди по-прежнему голодают. Чем больше политиков, тем меньше хлеба. Чем больше развивается Техника, тем меньше работы и больше незанятых рук. От политики мы не ждем ничего: все, что она могла дать, уже Дала. Довольно она кружила голову всем нам — и данайцам, и троянцам — своими скандалами, внутренними и внешними. Пусть политики сидят себе лучше по домам — проку от них мало; хватит с нас пустых речей, нелепых лозунгов и прискорбных превращений нулей в посредственности, посредственностей в видные фигуры, а видных фигур в великих людей.
— Прекрасно, прекрасно. Вы выразили мою мысль с изумительной ясностью. Но не обнаружится ли наш Моисей среди тех, в чьих руках сила? Не явится ли он военным диктатором, цезарем?
— Не скажу вам ни да, ни нет. Моему разумению ответ на этот вопрос не по силам. Но скажу одно: считанные дни осталось нам блуждать в пустыне, да, пожалуй, дни — и то сильно сказано.
— Что до меня, то думаю: Моисей, которому суждено привести нас в землю обетованную, будет отпрыском древа церковного. Не кажется ли вам, что именно в минуту самую неожиданную и явится одна из тех выдающихся личностей, один из тех гениев христианской веры, не менее, а быть может, и более великий, чем Франциск Ассизский, чтобы вывести человечество из юдоли страданий прежде, чем отчаяние увлечет его в бездну.
— Мне эта мысль кажется вполне логичной,— сказал Назарин,— и либо я очень заблуждаюсь, либо таким спасителем будет папа.
— Вы полагаете?
— Да, сеньор... Так говорит мне мое сердце, в этом убеждает меня мудрость Истории, но упаси боже превратить предчувствие и догму.
— Конечно!.. И и ведь думаю точно так же. Это должен быть папа. По какой именно? Кто знает!
— Наш разум грешит гордыней, желая постичь подобные глубины. В настоящем и без того немало пищи для раздумий. Дела в мире идут плохо.
— Хуже некуда.
— Общество больно. Ищите же средство.
— Помимо веры, нет иного средства.
— Так пусть же те, в ком жива вера, этот дар небес, направляют тех, в ком веры нет. На путях веры, как и на дорогах земных, слепых должна вести и направлять рука зрячих. Нужны живые примеры, а не расхожие праздные слова. Мало лишь проповедовать учение Христа — стремитесь подражать Спасителю в собственной жизни настолько, насколько дано человеку подражать божеству. Чтобы вера одушевила все современное общество, поборники ее пусть отринут груз накопленных историей условностей, что подобны лавине, и вернутся к истинам изначальным. Вы со мной не согласны? Чтобы утверждать, что смирение — благо, следует самому быть смиренным; чтобы восхвалять бедность как жребий наилучший, будьте сами бедны и возлюбите обличье бедности. Вот в чем мое ученье... Нет, я неверно выразился, это всего лишь мое толкование учения вечного. Почему так ожесточаются друг против друга имущие и неимущие, в чем средство от общественных недугов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63